Последнее, что я увидела, были их улыбающиеся лица, когда я помахала им рукой из окна лимузина. Я послала им воздушный поцелуй, и на этом все кончилось. Наша каюта на прекрасном лайнере была уставлена цветами, и, глядя на них, я думала о Лилли на старой «Хайбернии» и о том, как понравилось бы ей путешествие с одного континента на другой с такой скоростью и в такой роскоши. Это вполне бы соответствовало ее стилю. Мы с Бриджид, опершись на перила палубы, долго смотрели на статую Свободы, исчезавшую в сгущавшейся дымке, а потом с печальным вздохом, сожалея, что все кончилось, присоединились к остальным пассажирам за обеденным столом.
Но последним, о чем я подумала, засыпая в тот вечер под убаюкивающее покачивание судна, уносившего нас в бесконечность Атлантического океана, были дорогие, юные, улыбающиеся лица, которые я так полюбила.
Зная меня так, как вы знаете теперь, вы поймете, что последнее слово всегда остается за мной. Даже после «финала».
Я только что вернулась из долгой прогулки верхом по берегу, подобной одной из тех, которые совершали Лилли с Финном и о которых вы теперь так хорошо наслышаны. Я сижу в своем кресле у окна, с примостившимися рядом, как всегда, собаками, подергивающимися во сне от приснившейся гонки за зайцами через густолиственные леса сказочной страны. На землю падают лепестки розы «Слава Дижона», а другие еще держатся на стеблях, но уже скручиваются по краям, и их доносящийся до меня аромат все еще прекрасен. Великолепная свежесть воздуха словно разбавлена запахом вездесущего дымка от горящего торфа.
Бриджид готовит на кухне очередную партию ячменных лепешек к чаю, рассказывая девушкам об Америке. Она стала теперь настоящей знаменитостью в деревне со своими рассказами о богатой жизни в Нью-Йорке и Вашингтоне, весьма импозантная в своих платьях из «Блумингдейла» и в ковбойских сапогах, которые, слава Богу, заменили старые зеленые «веллингтоны» и стали теперь ее любимой обувью.
Все это, разумеется, дает нам, двум старым леди, повод говорить о пережитом долгими, быстро удлиняющимися осенними вечерами, и мы согреваем свои сердца воспоминаниями, вытянув ноги к топке кухонной плиты. И я тешу себя мыслью о том, что могла бы сделать сыск своей профессией. Моди Молино – частный сыщик. Такое было бы впервые в роду Молино!
Я часто думаю о своих дорогих «внуках». Они звонят мне по телефону каждую неделю и шлют письма. Эдди из Лос-Анджелеса, где снимается в какой-то роли в новом фильме. Роль небольшая, но важная, писал он мне, и все наши лучшие надежды сводятся к тому, что он достигнет такого же успеха, как и Нэд Шеридан. Шэннон тоже в Лос-Анджелесе. Она решила пойти по стопам отца и, может быть, переориентирует активы своей компании, и имея в виду это, а также состояние Лилли, лежащее на ее банковском счету, она теперь изучает архитектуру в очень прогрессивном заведении там же, в Лос-Анджелесе. Оба они собираются навестить меня весной, и я не могу этого дождаться.
Я, знаете ли, все время думаю о них. О том, как увижу их свадьбу здесь, в Арднаварнхе, увижу Шэнион, красавицу невесту в белом шелке и кружевах, и Эдди, красивейшего из женихов со времен моего па.
Может быть, сами они пока еще об этом не думают, потому что, как всем молодым, им, возможно, кажется, что времени у них полно. Но я уже подумываю о почетном эскорте из местных жителей верхом на своих лошадях, в их лучших розовых охотничьих камзолах, с кнутовищами в руках, поднятыми в виде триумфальной арки, и также с собаками, украшенными роскошными красными лентами. Одетые в лучшее платье, гости соберутся со всей многомильной округи. Будет сиять солнце, сверкать море, розы «Слава Дижона» будут в полном цвету, и их аромат, как всегда, будет смешиваться с запахом торфяного дыма, вкусной еды и пыли времен здесь, в Арднаварнхе.
Ах, дорогие мои друзья, пусть это покажется вам смешным, но старой леди позволительно помечтать, разве нет? И кто знает, может быть, мы с вами когда-нибудь увидимся снова. Когда-нибудь.
