— Мы с Тристаном обнаружили, — осторожно начала Изабель, раззадоренная тем, что дядя воспринимает ее как взрослую замужнюю женщину, — что нам легче заниматься сексом, когда мы прикидываемся, будто видим друг друга в первый раз и случайно оказались в одной спальне.
Такие подробности смутили и взволновали дядю. Поддразнивая его, она продолжила свои поучения:
— Женщинам тоже не по душе тирания секса, им тоже не хочется превращать в прочные социальные связи то, что, возможно, самой природой было задумано как преходящее исступление. Мужчины и женщины живут в разных царствах, и их соединение похоже на мгновенный бросок чайки, выхватывающей рыбу из воды.
— Если я правильно понял, — заметил более практичный Тристан, — то вам случалось бить Марию, не так ли?
— Очень редко, — поспешно сознался сконфуженный денди. — Всего пару раз, да и то во времена моей бесшабашной молодости. Женщины, с которыми я тогда путался, были отчаянно легкомысленны, и я срывал свое недовольство дома на постоянной и верной любовнице.
— Вам это может показаться варварством, — предположил Тристан, — но возможно, став вашей женой, она начала воспринимать отсутствие побоев как признак недостаточной любви к ней, и ее извращенное поведение, которое вы описываете, было попыткой спровоцировать вас, заставить пустить в ход кулаки. У бедняков толстая шкура, и ласки влюбленного должны быть грубыми.
Изабель с симпатией заметила про себя, что он думает сейчас о своей собственной матери и пытается оправдать ее грубое обращение с ним.
Прежде чем дядя Донашиану успел сменить тему разговора, Изабель воспользовалась возможностью задать еще один вопрос:
— А тетя Луна? Как ты думаешь, почему она бросила тебя?
Дядя словно онемел, и лицо его стало еще более зыбким и туманным, как в те давние вечера, когда он приходил к ней в комнату почитать сказку и скрепить поцелуем пожелание сладких снов.
В полной тишине новая служанка, сменившая Марию, принесла десерт — фрута-ду-конде с прохладным шербетом в высоких, похожих на тюльпаны вазочках, которые она грациозно поставила на стол.
— Я этого понять не могу, — признался наконец дядя Донашиану. — Бегство твоей тети — трагедия моей жизни. Расцвет ее молодости уже миновал, и она не нашла без меня счастья, — мне об этом сообщали из Парижа. Несколько раз она увлекалась женатыми мужчинами, которые никак не могли решиться оставить своих жен, потом у нее были молодые любовники, которые вытягивали из нее деньги, а сейчас у нее не осталось ничего, даже веры, поскольку она атеистка.
Пауза затянулась, и Тристан из вежливости сказал серьезным, деловым тоном:
— Вера необходима. Иначе придется принимать слишком много самостоятельных решений, и каждое из них будет казаться чересчур важным.
Однако дядя Донашиану продолжал смотреть на Изабель; на лице его, утонченном и усталом, вновь, как в те далекие вечера, когда он подтыкал вокруг нее одеяло, пролегли тени невысказанной тоски. Он продолжил:
— В моей жизни было две романтические трагедии. Второй из них стали отношения с твоей матерью, которая обращалась со мной чуть более любезно, чем следует обращаться с братом мужа.
— Возможно, вторая трагедия объясняет первую, — подсказала Изабель. — Тетя Луна чувствовала твою любовь к моей матери.
Однако переступить через порог столь очевидной истины старик отказался, упрямо закачал головой.
— Нет. Она ничего не знала. Я сам едва ли отдавал себе отчет в этом.
— Пожалуйста, расскажи мне о моей матери! — вскричала Изабель с горячностью, которая вызвала раздражение у Тристана. По его мнению, Изабель слишком много выпила, у нее голова идет кругом от того, что уже несколько вечеров она свободна от забот о детях, а кроме того, она, как девчонка, хочет польстить своему дяде, отправившись с ним в путешествие по прошлому. Изабель приоткрыла рот, будто показывала дяде бархатный язычок. — Я похожа на нее?
Дядя Донашиану не сводил печальных глаз со своей племянницы, с копны ее кудрявых волос, больших золотых сережек, изящных рук цвета жженого сахара со множеством блестящих браслетов на запястьях. Ее платье без рукавов, словно ножны, одновременно и скрывало и украшало ее тело. Она пополнела, но совсем немного — килограмма на два.
