Чарли расхохотался.
– Что смешного? – спросил паренек.
– Ничего. И папка твой поехал наловить пару фунтов скачущего золота. К ужину, поди, вернется и привезет готовых денег, вот увидишь.
– Вы моего папку не знаете.
– Серьезно?
Шмыгнув носом, паренек обернулся ко мне.
– Вы про свою подругу не рассказали. Какого цвета у нее волосы?
– Темно-каштановые, – ответил я.
– Скорее темно-навозные, – вставил Чарли.
– Зачем ты сказал это? – спросил я и посмотрел на братца.
Тот не ответил.
– Как зовут вашу подругу? – продолжал расспросы мальчик.
Я ответил:
– Это мне еще предстоит выяснить.
Паренек поковырял в земле палкой.
– Вы не знаете ее имени?
– Ее зовут Салли, – сказал вдруг Чарли. – И не тебе одному, парень, должно быть, интересно: почему это я знаю ее имя, а мой братик нет.
– Объяснись, – потребовал я.
Чарли не ответил, и я, встав на ноги, посмотрел на братца сверху вниз.
– Объяснись, черт тебя задери!
– Я отвечу, но лишь затем, чтобы вернуть тебя на путь истинный.
– В каком смысле?
– Мне даром досталось то, за что ты заплатил пять долларов и до сих пор не возымел.
Я раскрыл рот, но не смог вымолвить ни слова. Вспомнил, как повстречал хозяйку на лестнице: она ходила наполнить кипятком ванну для Чарли и вышла из комнаты в расстройствах.
– Что ты с ней сделал? – спросил я.
– У меня и в мыслях ничего не было, она сама предложила: пятьдесят центов за ручную работу, доллар за услугу ртом. Добавив еще полдоллара, я взял бы то, что спрятано под юбкой. И я-таки предпочел залезть под юбку.
Кровь тяжело застучала у меня в голове. Рука сама собой потянулась к лепешке.
– Чем ты ее так опечалил?
– Если честно, я остался недоволен качеством услуг. Вот и размер оплаты, а вернее неоплаты, дурно сказался на ее настроении. Братишка, если б я только знал, что´ эта дамочка для тебя значит, то и пальцем бы ее не тронул. Но ты вспомни: мне было дурно, я нуждался в утешении. Прости, Эли, однако в тот момент твоя прелестница вела себя уж больно доступно.
Съев лепешку в два укуса, я потянулся за добавкой.
– Гд е сало?
Парнишка протянул мне тарелку, и я обмакнул лепешку в свиной жир.
– Если я и позволил тебе пустить пять долларов по ветру, – произнес Чарли, – то смотреть, как ты моришь себя голодом зазря, для меня невыносимо.
Кровь у меня в жилах бурлила. Наконец, наконец я ем жирную пищу! Сердце же, напротив, как будто заглохло от новостей, что за натура у моей избранницы.
Жуя и будучи весь в тягостных раздумьях, я опустился на землю.
– Хочешь, пожарю еще бекона? – предложил Чарли.
– И бекона, и лепешек, и бобов – все давай.
Паренек тем временем достал из кармана губную гармошку и, постучав ею о ладонь, предложил:
– Сыграю вам застольную песню.
Парнишка признался, что неподалеку в рощице он укрыл своего коня, и попросился с нами в Калифорнию. Чарли сразу ему отказал, но я, не видя причин соглашаться с братцем, велел парнишке собираться, дал ему пять минут. Он убежал и вскоре вернулся, ведя больное, чахлое животное: ни седла, ни сбруи, шерсть слезает клочьями, обнажая голую кожу и ребра под ней. В ответ на наши недоуменные взгляды парнишка произнес:
– Да, Счастливчик Пол выглядит не особенно хорошо, но те холмы он преодолеет не хуже паука, что лазит по стенам.
Чарли обратился ко мне:
– Сам ему скажешь или мне объяснить?
Я ответил, что сам, и подошел к парнишке. Я не знал, с чего начать, и потому изложил чисто практическую сторону дела:
– Гд е седло, парень?
– Есть плед и мои собственные подушечки.
Он похлопал себя по заду.
– Что, ни удил, ни узды?
– Дядя Джимми все забрал. Зачем, не знаю, но Счастливчик Пол вывезет. Он дорогу знает.
– Мы тебя ждать не станем, – предупредил я.
Скармливая коню лепешку, паренек ответил:
– Вы пока не понимаете, но скоро сами увидите: мой конь сыт и полон сил, он проскачет сколько надо.
Говорил паренек с искренней убежденностью, и я даже поверил в скаковые качества Счастливчика Пола, однако на деле вышло иначе: полудохлый конь и его всадник отстали от нас еще в самом начале. Я обернулся посмотреть: парнишка тузил по голове и шее животное, которое нисколько не спешило взбираться в гору. Чарли от смеха чуть не упал с Шустрика. Положение и меня позабавило, но вскоре мы утратили к нему интерес, пришпорили коней и часа через четыре оказались на заснеженной вершине. Ослепший на один глаз, Жбан и то ни разу не споткнулся. Впервые я ощутил, что мы понимаем друг друга и что конь подо мной жаждет проявить свои лучшие качества. Однако не разыгралось ли мое воображение? Не выдаю ли я желаемое за действительное? Чего только в пути не придумается.
