Сквара оставил притихшего брата, как-то быстро оказался против хозяйского сына. Тот и в дверь выпрыгнуть не успел.
— Ещё что умное скажешь?
Дрался он редко. Но если уж дрался… Накануне они слегка столкнулись в игре. Лыкаш, похоже, запоздало припомнил земляную крошку во рту.
— Бить будешь?.. — спросил он севшим голосом, косясь и оглядываясь в поисках взрослых.
Рядом, как назло, никто не показывался.
— Не, — сказал Сквара. — Не буду. Кулаков жалко.
Воробыша сдуло.
Сквара вернулся к младшему, снова обнял его.
Тот больше не стонал, но зубы продолжали стучать. Он кое-как выговорил:
— И вовсе мы… не румяные…
— Брат за брата, встань с колен, — шепнул Сквара.
Светел трудно перевёл дух:
— И не надо каменных стен…
— И молодцы, что в кобение не дались, — похвалил Жог. — Гадать по рукам, щёки и носы толковать — это жреческое искусство. Чужих Богов не поймёшь! Держитесь-ка вы, ребятки, подальше от этих глумцов!
— Мы санки увязали уже, — сказал Сквара. — Только припас в амбаре забрать.
Жог невольно улыбнулся, с гордостью посмотрел на мальчишек:
— Радельники… Что бы я без вас делал!
Мимо раскрытой двери собачника, улыбаясь чему-то, прошёл Лихарь. У него был вид сытого кота, только облизнувшего с усов остатки сметаны.
Светел вдруг тихо спросил:
— Атя, на что нам котляров ждать? Звигуров ты почествовал…
Он хотел добавить, что народу во дворе полно и без них; вряд ли дядя Берёга какое там обидится — вовсе вспомнит о Пеньках после того, как проводит их за ворота. Воробьям не то что дальних друзей, им сына сегодня последний раз обнимать!.. Но пока Светел думал, как обратиться к отцу, Сквара сказал:
— Дядя Кербога про наших Богов кощуну складывал. Про Беду… И как Они за нас бились…
Жог нахмурился:
— Кощуну?..
Светел аж запрыгал:
— Я был Огнём!
Сквара как-то этак повёл плечами, словно стал выше ростом:
— Бог Грозы промолвил Богу Огня…
— Мы с тобой теперь одни, я и ты! — засиял Светел. — Будем драться у последней черты! Чтобы не было кругом темноты!..
И братья, подсказывая один другому, взахлёб стали перевирать скоморошину.
Пенёк не столько слушал, сколько смотрел на мальчишек. Добрые дети — отцу с матерью венец. Пришлось менять гнев на милость.
— Ладно, — сказал он. — Ведите к этому вашему кобнику. А то дома засмеют: во дворе мимо скомороха прошёл!
Потрепал по ушам Зыку, первым двинулся наружу.
Мимо двери просеменила злая чернавка. Только сейчас было больше похоже, будто её саму кто крепко обидел. Даже лента в косе словно потускнела, как-то жалко обвисла. Девушка утирала глаза, всё стряхивала с понёвы невидимые соринки.
Жог ещё порога не переступил, когда сзади ударил хриплый яростный рык.
Отец и сыновья обернулись. Сухой мох летел во все стороны. Вожак соседней упряжки, сильный, буроватой шерсти кобель, как-то ушёл с привязи, чтобы тут же сцепиться с Зыкой. Разволновались и другие упряжки. Рёв поднялся такой, что с потолка сыпалась труха.
— Хозяина зови!.. — заорал Сквара брату.
Сам кинулся разнимать.
Светел вылетел вон:
— Дядя Поливан! Дядя Поливан, твой сорвался!..
Здоровенные псы катались клубком. Сквара подхватил палку, принялся дубасить по ком попадя, грозно крича и раздавая пинки. Зыка почти сразу опомнился, разжал зубы. Бурого схватил в охапку подоспевший хозяин.
Привязи были сделаны из жердин, прикреплённых к ошейникам, чтобы псы не перегрызали. Поливан осмотрел холостой конец.
— Ремешок перетёрся, — сказал он виновато. — Чем за обиду велишь отплатить, брат Пенёк?
Жог ответил не сразу. Сквара и Светел ощупывали Зыку, запускали пальцы в шерсть на его боках, шее и животе, заставляли показать лапы. Искали покусы. Не нашли ничего, кроме чужой слюны.
У бурого оказалось пробито ухо. Небольшая отметина, оставленная клыком, уже запеклась. Собаки не люди: кобели очень редко бьются, чтобы убить.
— Какие обиды, — сказал Пенёк. — Привяжи своего покрепче, чтоб смирно сидел. — И насмешливо обратился к старшему сыну: — Ноги-то не отбил вгорячах?
Сквара пошевелил босыми пальцами, сморщился, смутился:
— Отбил, атя!
Зыка вилял хвостом, улыбался во всю пасть, не особенно понимая, с чего столько переполоху.
