— Учитель… — подал голос Белозуб. — Никак тебя Круг Мудрецов возвеличил? На новое служение уезжаешь?
Ветер усмехнулся:
— Нет, сын, ты слишком высоко возносишь меня. Благочестные жрецы Круга больше склонны меня бранить, как я вас браню… Опалять не опаляют пока, но и другого служения не вручают. Да я сам не прошу. Мне здесь, с вами, довольно чести… Дело в том, что завтра я на угрозное орудье иду. Долго я его откладывал, но ныне решился… вернусь ли, не ведаю.
Он вздохнул, умолк.
Огромность сказанного медленно рушилась на учеников.
Сразу вспомнились долгие отлучки источника. Куда, зачем — унотам он не исповедовал, но, бывало, возвращался в свежих отметинах.
Ворона прижгло жестоким стыдом. Высунутый в каморке язык предстал чуть ли не трусливым ножом в спину учителю. Вспомнить тошно.
Котляр обвёл их глазами и продолжал:
— Я похоронил мотушь… Теперь одни вы ждёте меня домой, а вам, как ей, я не нужен. Не пропадёте и сами. Если Владычица подарит мне поцелуй, не горюйте. Я за вами из-за плеча наглядывать буду. Слушайтесь Лихаря, он дальше вас поведёт, куда я не успел… — Ветер улыбнулся, развёл руками. — Что ж, бегите себе, детушки. Я всё вам сказал.
Никто не двинулся с места.
«Куда собрался? Что за орудье такое?..» — гадал про себя Ворон.
— Учитель… — первым всхлипнул Шагала.
Деревенский сиротка только привыкал к строгой и святой длани названого отца. Слишком страшно было снова ощутить вместо неё пустоту.
— Учитель за вас!.. — яростно, страдальчески, сквозь зубы выкрикнул Лихарь. — Себя не щадя!.. А вы!.. Трудили бы себя как должно, вместо него пошли бы сейчас!..
«Нас коришь, а сам почто? Ну да. Тебе же нас дальше вести…»
— Бегите уж, детушки, — повторил Ветер. Встал, отряхнул ношеный обиванец. — Рано плакать, может, Справедливая попустит, вернусь.
Ворона подхватила жаркая волна. Он не стал проталкиваться вперёд, хватило и голоса.
— Учитель! Возьми с собой!
Уноты, начавшие бормотать, сразу услышали и замолкли. Он почувствовал на себе десятки глаз. Нахмурился, выставил челюсть:
— Я ведь послужу… пригожусь.
Ветер, уже повернувшийся уходить, остановился. Обернулся — медленно, словно ушам не поверив.
— Ты мне?.. Пригодишься?
Лихарь махнул рукой, досадливо отвернулся: что с таким рассуждать, всё дурню пестюшки. Ворон покраснел, почувствовал себя отроком, лезущим в боярский совет, но не отступился.
— А вот пригожусь!
— Да ну тебя, — отказывая, повёл головой Ветер. — Что выдумал. Ещё тебе пропадать? Только имя обрёл!
Ворон увидел перед собой холодницу, столб, цепь смертника, что ещё:
— Коли нет, имя забери, не по мне честь.
Дерзость была неслыханная. Шагала открыл рот, да так и забыл. У Лихаря округлились глаза, рука пошла к ножнам. Ворон будто не заметил. Глядел из-под сдвинутых бровей прямо, стоял крепко, развернув плечи.
Ветер смотрел на него пристально, как впервые увидев. Вот усмехнулся… покачал головой… негромко рассмеялся. Лихарь опустил руку. Ученики тоже стали хихикать, неуверенно, не вполне разумея над чем, но с большим облегчением. Источник был не из тех, кто, вот так отсмеявшись, выносит жестокие приговоры.
— Что с олухом делать… ладно, пошли, — сказал Ветер. — Людей хоть поглядишь, чудо лесное, а то одичал вовсе. — И добавил совсем тихо, но ребята услышали: — Может, обратно весть принесёшь.
— Жила я в красных теремах… — нараспев, стараясь погромче, повторяла Надейка. Замолкала передохнуть, продолжала: — Орава слуг и денег тьма…
Она всё боялась: вот кто-нибудь войдёт, насмеётся: распелась, калечная, знать, отбежала скорбота! «Я, скажешь, петь велел, — упреждал Ворон. — Пусть мне зубоскалят!» На это вряд ли нашлось бы много охотников, после обретения имени ему даже Беримёд подзатыльники отвешивать прекратил. Надейка всё же решилась немного переиначить слова, чтобы давать меньше пищи трунилам. Есть ведь песни, примером, о любви и разлуке, их по-своему поют девчата и парни, а эта чем хуже?
— Я лишала каши лакомой…
Она не услышала шагов. Дверка чулана вдруг отворилась. В следующий миг Ворон уже сидел на своём обычном месте — у неё в ногах.
— Ой! — оборвала песню Надейка. — Сквара! — И от испуга закашлялась. Отдышалась, жалобно спросила: — Глянуть пришёл, каково слушаюсь?..
