Старший брат — заслон меньшому!
Не бывает по-другому!
Чтобы прочь прогнать ломóту,
Он куги принёс с болота,
Дудочку смороковал —
Да на ней и заиграл.
Хворый сразу ободрился,
Начал жить, зашевелился,
Улыбнулся неулыба —
Дивной дудочке спасибо!
Прочь бегут и боль и страх,
Если песня на устах!
Светел пел плохо. Сам это понимал. Голос-корябка, отёсанный выученным умением… Глухарь, возмечтавший с лебедями летать! И на гуслях Светел так же играл. Знал, как надо, наторил руки, а истого дара не было. Дед Игорка сперва его гнал: «Ступай, дитятко, уставляй лыжи…»
Но соседи не привыкли,
Чтобы парень брал кугиклы!
Злая тётка Розщепиха
Начала бояться лиха:
«Ты давай-ка их сюда,
А не то придёт беда!»
Лишь отец махнул рукою:
«Ваши страхи — всё пустое!»
Баб унять не всякий сможет,
Если очень всех тревожит,
Что беда, не ровен час,
Вновь докатится до нас.
Внук же вышел нравом в деда,
Послушания не ведал,
Он ни с кем не посчитался,
Лишь бы брат заулыбался.
Дудку он не отдаёт,
Ну а та себе поёт.
Жогушка, смеясь, подхватился на ноги, замахал рукавичками, заплясал. Зыка поднял голову, насторожил уши… стал нюхать воздух… снова улёгся. Светел сделал страшные глаза:
Бабка с горя хвать полено:
«Отберу — да об колено!..
Я в него вложила душу,
А балбес меня не слушать?!»
Рассадила внуку бровь,
По лицу пустила кровь.
Сорок зол с того удара!
Обронил кугиклы Сквара,
Плачут девки, плачут дети,
Горше всех — братище Светел,
Плачет бабка, плачет мать —
Кровь пытаются унять.
Давний случай и, в общем-то, ералашный. Подумаешь, рубчик в полвершка, было бы о чём поминать! Пустяковина — а Светел знай себе припевал, и вместе с ним веселились и тревожились гусли. «Сказ долгим быть обязан, — учил дед Игорка. — Сам суди, люди только уши развесят, усядутся поудобнее… а ты уже замолк! Другой раз и сказывать не попросят!»
С той поры в деревне нашей
Никого не гонят взашей,
Если кажется соседке,
Что иначе пели предки.
Лишь бы складно ты гудил,
Голосницы выводил.
— Братик, — сказал Жогушка.
— Что?
— Братик, ты светишься…
Светел опустил голову. Вздохнул, кашлянул.
Я бы слушал песни брата
От рассвета до заката.
До полуночных созвездий
Мы бы с ним сидели вместе,
Всё про милое вчера
Толковали до утра…
Обратно Светел шёл медленно. Тащил саночки, нагруженные изрядным бременем хвороста. Жогушка у него на плечах угрелся, притих, кажется, начал клевать носом. Светелу теребить братишку не хотелось. Однако проверить, не белеет ли этот самый нос, было всё-таки нужно. Пока он раздумывал, Жогушка вдруг сказал:
— Снегирь!
— Где? — обрадовался Светел.
— Вон там!
На краю болота мрел густой ельник, некогда щедро кормивший смолистыми шишками целое птичье царство: снегирей, чижей, кривоклювых клестов. Холмы прикрывали ельник от ветра, комочек алого пуха одиноко рдел на серебряной ветке высоко над землёй. Светел даже остановился. Снегирей он не видел давным-давно. Отколь залетел, на что понадеялся? Живой ли сидит?..
Светел оборол искушение стукнуть в дерево, проверить, взлетит ли снегирь. На всякий случай прошёл внизу тихо-тихо. Чтобы не свалился прихваченный стужей комочек, не опечалил братёнка. Только отдалившись, привычно спросил:
— Я тебе сказывал про снегиря?
Спрашивал в тридевятый раз, но Жогушка радостно подался вперёд, ручонками в рукавичках обхватил его голову:
— Расскажи!
— На ветвях, на хвойных лапах, в лесе, где полно зверей, жила пара снегирей. Жили-были, не тужили, снегирихе молодой порно стало вить гнездо. Только сладили жилище и милуются сидят, глядь — кукушки к ним летят! Вот ведь лихо так уж лихо! «Ты подвинься, снегириха! Дай нам место для яйца!..»
— Ан напали на бойца! — воинственно подхватил Жогушка.
— Так сказал снегирь отважный: «Не попустим силе вражьей! Чтобы, значит, сын кукуший нашу будущность порушил? За троих чтоб ел и пил, деткам гибель причинил? Вы как ястребы пестры…»
— Разберёмся, сколь храбры!
— Тут пошла у них потеха. Мал снегирь, а всё помеха! Бьются бешено и зло, крови ужас натекло! За детей не жалко душу — отогнал снегирь кукушек! Спас жену и снегирят! С той поры его наряд…
Светел умолк на полуслове. Забыл, о чём и речь-то была. Они вышли из-под елей, поднялись на увал, где начинался бедовник. Светел сразу увидел лыжника, мчавшегося к ним со стороны деревни. То есть не лыжника — лы́жницу. Жига-Равдуша летела через снежную пустошь, лёгкая, сильная, невыразимо прекрасная. Светел закрыл рот, стал смотреть, как она приближалась.
