Так мы идем всю ночь.
Меня заботливо ведут под руки. Боль утраты поразила всех. На глазах у моих суровых, закаленных товарищей слезы. Не верится, что мы возвращаемся без Евгения и Гени…
На рассвете подходим к предгорью. Останавливаемся на отдых. Над головами, ища нас, с ревом проносятся германские самолеты, делают широкий круг, ястребами парят в воздухе.
Вытянувшись цепочкой, глухими тропами мы уходим на передовую стоянку под Крепостной.
Я иду, машинально передвигая ноги. Мне все кажется — сейчас ко мне подойдет Евгений, взглянет через плечо и весело спросит:
— Ну, папа, куда пойдем завтра?
Сердце окаменело. Одна мысль: ребят больше нет…
Как сказать об этом Елене Ивановне?
Я сделал так, как посоветовал Ветлугин: я сказал Елене Ивановне, что ребята тяжело ранены и случайным самолетом отправлены в Сочи.
Елена Ивановна молча, пристально посмотрела мне в глаза — и поверила.
Вечером подал Елене Ивановне записку, якобы радиограмму из Сочи: Геня безнадежен, у Евгения состояние тяжелое.
Ночью Елена Ивановна, взяв автомат и гранаты, ушла в Шабанов, откуда будто бы наши сыновья отправлены самолетом в Сочи. Путь ее лежал через хутора, занятые немцами. Елена Ивановна хотела узнать подробности. Ее догнали далеко от нашей стоянки и едва вернули.
Елена Ивановна плачет. Она страдает молча. Лицо у нее почернело, глаза ввалились. По ночам она не спит и только изредка стонет сквозь стиснутые зубы. Часами она бродит по лесу. Ее любимцы Слащев и Сафронов издали следят за ней.
Утром следующего дня Елене Ивановне передают новую «радиограмму» — о смерти ребят. Она долго молча перечитывает записку. Потом бережно складывает ее и прячет в патронташ.
Все понимают: пока лучше не говорить с ней, не трогать ее…
Вернулись наконец разведчики.
Два дня они были у места взрыва — сидели на высоких стогах сена у скотофермы и наблюдали в бинокли.
Паровоз и двадцать пять вагонов разбиты. Из-под обломков к разведчикам доносились крики и стоны фрицев. На шоссе лежали остатки двух броневиков. Чуть поодаль — две взорванные автомашины.
Через несколько часов после взрыва немцы пустили к Северской тяжелую машину, груженную боеприпасами. Машина прошла пятьдесят метров и взорвалась. Грохот был страшный.
Приехали немецкие саперы и прошли весь профиль с миноискателями. Но они ничего не нашли. Снова пустили машину. И снова она взорвалась.
Тогда фашисты еще раз проверили шоссе, местами его перекопали и пустили автомашины с колхозниками из Георгие-Афипской. Машина чудом прошла благополучно. Но следующая за ней машина, с немецкими автоматчиками, взлетела на воздух.
Немцы пригнали наших военнопленных и приказали им перекапывать весь профиль. На минах взорвалось несколько человек. Но когда фашисты снова пустили машину, она подорвалась на последней мине, заложенной Геней и Янукевичем.
По подсчетам разведчиков, немцы вывезли не меньше пятисот трупов. Сколько было раненых и покалеченных, установить не удалось.
— И вы знаете, Батя, когда рвались последние мины, нам временами казалось, что это Евгений Петрович и Геня мстят врагу за нашу поруганную кубанскую землю…
В лагере на поляне повзводно выстроен отряд. Комиссар открывает траурный митинг. Скупые слова идут от сердца.
Мстить! Мстить, пока бьется сердце, пока рука держит винтовку. Мстить за выжженные станицы, за вытоптанную пшеницу, за муки, слезы и горе родного народа. Мстить за Евгения и Геню, погибших во имя солнечной, радостной жизни нашей страны.
Так решает отряд имени братьев Игнатовых.
И партизаны мстят…
Первыми выходят на операцию наши «гвардейцы», друзья Евгения и Гени: Ветлугин, Янукевич, Литвинов, Сафронов, Слащев и Мура Янукевич. Они идут сто километров по тылам врага, по кручам, болотам, колючему терну. Они взбираются на скалы, переходят вброд реки, бесшумно ползут мимо немецких дзотов, спят на мокрой земле, каким-то особым, обостренным чутьем — по стрекоту сойки, по обломанной ветке, по еле слышному шороху в кустах — во-время обнаруживают вражескую засаду и подходят наконец к важной железнодорожной магистрали.
Они ложатся в кусты и видят: немцы оголили стыки рельсов, чтобы нельзя было замаскировать мины. Время от времени фашисты пускают по дороге бронедрезину: она проверяет посты и железнодорожный путь. Все подходы к дороге густо заминированы, ограждены колючей проволокой, и немецкие часовые без предварительного оклика стреляют в каждого, кто приближается к проволоке.
