Массивная финская стенка, занимавшая полстены, была украшена никогда не открывавшимися книгами «Основы менеджмента» и «Карнеги: как заводить себе друзей и оказывать влияние на людей», а также набором коньячных рюмок на шесть персон с непременной бутылкой польского «Наполеона».
Около финской стенки, в углу, стоял стальной квадратный сейф, выкрашенный синей казённой краской, той самой, в которую красят стены в камерах предварительного заключения, а на сейфе — чугунный орёл с раскинутыми крыльями. Этого орла только такой сейф и мог выдержать.
В другом углу стояли изящные напольные часы фирмы «Мозер» с чрезвычайно мелодичным боем. В третьем углу возвышался бронзовый Меркурий с жезлом — символ всеобщей продажности в новой демократической России.
По всему периметру кабинета были расставлены стулья для совещания и такие же были придвинуты к длинному полированному столу для переговоров, за которым, наверное, раньше обсуждали планы перевыполнения не одной пятилетки. В центре кабинета, на таджикском ковре ручной работы помещался огромный стол итальянского производства из ДСП, купленный за баснословные деньги. На столе лежал ежедневник в переплёте из натуральной кожи с золочёной надписью «Коммерсанта» и пылилась старая чугунная чернильница в виде Спасской башни.
Таково было убранство кабинета мэра Большого города господина Полового.
Недрищев, в очередной раз подивившись этой безвкусице, двинулся прямо к мэру.
Пожали друг другу руки. Половой широким жестом пригласил присесть за стол заседаний и, подчёркивая равенство со своим визави, занял не председательское кресло в торце стола, а присел напротив своего собеседника.
Оба понимали, что в их беседе будет масса всяких условностей.
И первая состояла в том, что при всей секретности разговора и при полной уверенности обеих сторон, что кабинет прослушивается спецслужбами, они знали, что встречаться в другом месте им нельзя по политическим причинам.
А отсюда и птичий язык, на котором должна была вестись беседа.
Сначала, как водится, поинтересовались здоровьем супружниц и детей. Затем пару слов сказали о погоде и урожае яблок на дачных участках. Посетовали о последнем проигрыше городской футбольной команды.
Тем временем Марлен, словно какой-то порнографический пасьянс, раскладывал перед Половым качественные глянцевые снимки, на которых были изображены известные им обоим персоны.
Половой задержал свой взгляд на паре фотографий, причмокнул и сказал:
— Да, хороший, хороший будет, однако, урожай, но не совсем понятно, как его убирать?
— Убирать? — переспросил Марлен Полуэктович. — А мы полагаем, что надо попросить помощи у Центра…
Оба замолчали.
Марлен Полуэктович вынул блокнот и, быстро начеркав в нём пару фраз, показал Половому…
Тот прочитал и, согласно кивнув головой, продолжал прерванные рассуждения:
— Москва не всегда бывает рада хорошему урожаю, но мы попробуем попросить помощи, попробуем…
Марлен Полуэктович перевернул страницу в блокноте и снова быстро-быстро начал что-то писать. Потом показал написанное Половому. Тот, мельком взглянув, кивнул головой и, поднявшись из-за стола, протянул дорогому гостю руку.
— Постараемся вам помочь, — с важным видом сказал мэр, провожая гостя до огромных дубовых дверей. — Дело это государственное, всё-таки большой урожай вырастили…
— Очень большой! — улыбнувшись своей страшной улыбкой голодного волка, подтвердил Марлен Полуэктович. — Кровью своей заплатили!
И, уже сев в машину, Недрищев подумал про себя: «Все, можно на Сушёном ставить крест. Половой сразу просек, что мы с ним в одной упряжке, и теперь поскачет в Москву с нашим материалом на полковника. И поскачет он прямо к президенту: мол, вы мне по Конституции не даёте местного начальника МВД назначать, а ваши министры присылают за вашей спиной коррупционеров, взяточников и торговцев живым товаром… А? Каково звучит?»
Марлен расхохотался, предвкушая реакцию президента на подобное заявление мэра города на реке.
Видя, что босс доволен, молодой перспективный референт, ждавший в машине шефа, тоже заулыбался, хотя глаза его при этом оставались строгими и беспристрастными.
