Братья шли через заснеженный парк. Смеркалось - вот мглистые, пахнущие углем и сырыми дровами сумерки.
Доносился лай собак.
Казалось, что парашютная вышка клонилась долу и со скрежетом тяжело оседала в темноту.
Наступало видение того, что за деревьями, по разъезженной грузовиками целине, минуя прогоны, вросшие в землю сараи и пустые, насквозь продуваемые ветром дворы, кто-то мчится на извозчике, догоняет братьев, лихо кричит "Поберегись!" - и проносится мимо, обдавая их терпким запахом густой перламутровой отравы, настоянной на грибах, вполне возможно, что и на мухоморах. Ведь было принято смачивать носовые платки, воздухаh в этой отраве и веять ими на потолок и на стены, по которым ползали жуки. Мухи. Вероятно, так и изгоняли "повелителя мух" Вельзевула - просто насильно поили его настойкой, доводя до рвоты, до припадка, до судорог. Жуки цепенели и тут же засыпали.
Вдыхали пары ртути.
Братья смотрели вослед извозчику: "Вон он, вон он, черт рогатый!"
Опять Авель забыл, как зовут Достоевского, кажется, Федором Дмитриевичем, хотя не уверен до конца: "В ночь с 7 на 8 июня 1880 года Федор Дмитриевич вышел из дому, взял извозчика и велел ехать на Страстную площадь. Добрался довольно быстро. Было удивительно тихо и совершенно безлюдно. Ветер отсутствовал. Отпустив извозчика, Федор Дмитриевич подошел ко Святым вратам Страстного монастыря и поклонился устроенному в каменном кивоте образу Страстной иконы Божией Матери. Потом, встав на колени, он подполз ко гранитному постаменту, на вершине которого стояла упиравшаяся головой в прозрачное, бирюзового цвета небо медная статуя, изображавшая завернутого в багряницу звездочета. Веельфегора. Федор Дмитриевич заплакал: "Блаженны плачущие, блаженны плачущие". Его нашли только на следующее утро. Он лежал на ступенях памятника в глубоком обмороке, а в его свалявшиеся, косицами прилипшие ко лбу волосы были вплетены ленты с погребальных венков. Федора Дмитриевича перевезли домой, где он вскоре и умер, одетый в изрядно застиранное, но чистое нижнее белье. Опять же на городском извозчике гроб с телом отвезли на Миусовское кладбище, потому как здесь на погосте служил знакомый иеромонах Никодим Стифат, который и отпел усопшего страдальца. Безумца. Тайновидца. По воспоминаниям очевидцев, в тот день с раннего утра шел сильный дождь, а потому к тому моменту, когда
гроб вынесли из церкви, выкопанная могила уже до краев наполнилась водой, как чаша. Гроб пришлось утопить, а чтобы не всплывал - придавить его сверху каменным жерновом с мельницы расположенного неподалеку порохового завода "Гогенцоллерн"".
Альцгеймер.
Всю зиму Авель пролежал с воспалением легких и только на майские праздники вышел из дому: яркий свет, движение талой воды в канализационных коллекторах, бронзовые решетки и ощущение свежести, пересиливающей затхлость.
Думал: "Господи, как же весело! Веселящий газ!"
Наблюдал за открытием навигации, когда трехпалубный дредноут тяжело разворачивался на рейде, надрывно гудел, выпуская в небо потоки густого, вонючего дыма, образовывал водовороты, поднимал со дна дохлятину, бурую траву и утопленные еще во время войны транспортные ковчеги с хлебным мякишем.
"10 ноября 1908 года, совершая маневр при заходе в Кронштадтскую бухту, подорвался на глубинной мине и затонул эскадренный броненосец "Князь Константин". Тогда все произошло в считанные минуты на глазах у пятитысячного крепостного гарнизона. Рогатый, заросший илом и лишаями чугунный шар на какое-то мгновение всплыл, совершенно уподобившись при этом морскому животному - аспиду Велиару, затем опять ушел под воду, чтобы через мгновение изойти к низкому осеннему небу столпом, разбрызгивающим горящую нефть, человеческие останки и куски клепаной обшивки. В результате происшедшего впоследствии оверкиля, переворота судна на 180 градусов, и мощнейшего взрыва всего боекомплекта, никого из экипажа "Князя Константина" спасти не удалось".
Братья катались на санях с построенной на бульваре ледяной горы.
Гора достигала пяти метров в высоту.
Дворники рассказывали, что раньше, еще до революции, с момента наступления снежного времени года из разных мест города на Красную площадь свозили сотни возов снега. Здесь для его уничтожения были возведены специальные печи. И вот с утра до позднего вечера Красная площадь была окутана смрадным паром от тающего грязного снега и густым черным дымом от горящих дров в топках печей-радиаторов. Одна из таких печей стояла на Лобном месте, каменном возвышении, что недалеко от Васильевского спуска.
