"...Итак, мы назначили день. Вечером в субботу, в Витте".
"Да, сэр", - сказал я, собираясь сказать "нет".
"А ты, сынок?" - спросил Кеса мистер Донкер.
"Да, сэр".
Мы с Кесом ехали домой ошеломленные, в полном молчании, внутренне обвиняя один другого за то, что попали в такую переделку.
В Витте наше собрание не пропустил ни один человек. Даже городские собаки пришли на представление. Мы стояли вместе с евангелистом на маленькой кафедре, сделанной из ящиков, и смотрели на море знакомых лиц. Некоторые откровенно смеялись, другие ухмылялись. Третьи - такие, как Уэтстры и мисс Мекле, ободрзюще кивали головами.
Следующие полчаса были сплошным кошмаром. Я не помню, что говорили мистер Донкер и Кес. Я помню только тот момент, когда мистер Донкер повернулся ко мне в ожидании чего-то. Я вышел вперед, и наступила мертвая тишина. Еще один шаг и я очутился на краю кафедры, радуясь широким голландским брюкам, которые скрывали трясущиеся коленки. Я не мог вспомнить ни единого слова из того, что собирался сказать. Поэтому я рассказал о том, как чувствовал себя грязным и виноватым, когда вернулся домой из Индонезии. О том, как я носил бремя своей вины и своих пороков, кем я был и чего хотел от жизни, пока однажды ночью во время бури я не снял с себя это бремя, обратившись к Богу. Я сказал им, каким свободным я чувствую себя с тех пор... - пока мистер Донкер не напомнил, что я хочу стать миссионером.
"Но, вы знаете, - сказал я своим соотечественникам, - я и сам удивляюсь этому..."
Я почти боялся встречи с Тиле. Действительно, трудно сказать девушке, на которой ты хочешь жениться, что ты вдруг решил стать миссионером. Какая жизнь ожидает ее? Тяжелая работа, скудные доходы, может быть, отсутствие жилищных удобств в каком-нибудь далеком поселении.
Как я мог предложить ей такую судьбу, пока она сама всем сердцем и душой не была предана этой идее?
Итак, на следующей неделе я начал кампанию по превращению Тиле в миссионерку. Я рассказал ей о том моменте на собрании и о своей уверенности в том, что в этом выборе была явлена воля Божья.
Как ни странно, Тиле оказалось трудно смириться не с тяготами миссионерской жизни, но с тем фактом, что мне пришлось выступить перед всеми этими людьми.
"Хотя в одном я согласна с мистером Донкером, - сказала она. - Лучше начать любое миссионерское служение дома. Почему бы тебе не найти работу где-нибудь поблизости от Витте и не использовать ее как свое первое миссионерское поле? Ты очень быстро поймешь, предназначен ли ты быть миссионером или нет".
Это показалось мне разумным. Самым большим предприятием рядом с Витте была шоколадная фабрика Рингерса в Алкмаре. Там работал муж Гелтье, Ари. Я попросил его замолвить за меня словечко в отделе кадров.
Накануне того дня, когда мне нужно было ехать в Алкмар, чтобы подать заявление о приеме на работу, мне приснился чудесный сон. На фабрике было полно подавленных и несчастных людей, которые сразу заметили, что я отличаюсь от всех остальных. Они окружили меня, требуя поделиться секретом. Когда я сказал, в чем дело, их лица озарились светом истины. Мы вместе преклонили колени...
Мне было и вправду жаль, что я проснулся.
Я сидел на деревянной скамейке перед отделом кадров фабрики Рингерса. В воздухе висел тяжелый запах шоколада.
"Следующий!"
Я вошел в дверь как можно быстрее; свою трость я оставил дома. Мне по-прежнему было больно ходить, но - только когда я сильно уставал. Я научился наступать на больную ногу, не хромая. Начальник отдела кадров нахмурился при виде моего заявления.
"Уволен с военной службы по медицинским показаниям, - громко прочитал он и подозрительно посмотрел на меня. - Что с вами?"
"Ничего, - ответил я, чувствуя, как кровь приливает к лицу. - Я могу делать все, что могут другие".
"А вы обидчивый!"
Тем не менее он дал мне работу. Я должен был считать ящики, в которые упаковывали шоколад, а затем отвозить их в цех погрузки. Парень с вялым лицом провел меня по лабиринтам коридоров и лестниц и наконец толкнул дверь в огромный цех, где, вероятно, около двух сотен девушек стояло возле десятка конвейерных лент. Он оставил меня у одной из них.
