Губы у него дрогнули в улыбке.
– Я не помню.
– Не думаю, что такое когда-либо происходило.
– Но есть люди, которым помогать нужно больше, чем другим, – сказал он.
– Я в это не верю. Некоторые люди прозябают вместо того, чтобы двигаться вперед.
– Вы так считаете? Выходит, ваша мать просто не должна была опускать руки?
Элисон кивнула:
– Да. Я так считаю. Нельзя заниматься самоуничтожением из-за того, что тебя кто-то покинул. Не стоит от кого-либо так сильно зависеть. Привыкаешь полагаться на людей, становишься слабым, и тогда, если тебя бросают, ты уже не в состоянии встать на ноги самостоятельно, потому что лишился собственных сил. А в какой-то момент каждого могут покинуть.
Глаза у него потемнели.
– Да. И бывает, что урон не возместить.
Элисон думала о пустоте в душе после смерти Кимберли, после ухода отца и потом из-за матери, хотя та никуда не уходила.
– Вот почему я ни в ком не нуждаюсь, – сказала она.
– На самом деле?
– На самом деле. Я зарабатываю себе на жизнь. Я достигла своих целей сама без чьей-либо помощи. Мне помощь не нужна.
– И мне тоже, – глухо произнес он. – И все же что-то… – Он взял ее руку и положил на свою голую грудь. Стук его сердца отдавался у нее в ладони, жаркая кожа обожгла ей пальцы. – Что-то вот здесь требует помощи.
У нее перехватило дыхание. Ее собственное тело горит в ответ на его прикосновение. Сердце повторяет удары его сердца, соски затвердели и болезненно пульсируют, а внутри в самом тайном месте теплая влага.
– Вот поэтому-то мы не можем себе позволить… этого. – Она попыталась убрать свою руку, но он ее не отпускал, прижимая к своей крепкой груди.
– И вы думаете, если мы будем это отрицать, оно уйдет само? Это чувство померкло у вас за те три прошедшие недели? А я каждую ночь мечтал о вас. О том, чтобы касаться вашей атласной кожи, ласкать ваше потрясающее тело, любить вас.
Ее объяло жаром, она чувствовала, что щеки у нее покраснели… и не от смущения. Ну, может, и от смущения, поскольку его откровенное описание того, что он хочет с ней сделать, превосходило ее опыт. Но жар был точно от желания, от бешеного биения сердца, от слабости во всем теле, руках, ногах. Она чувствовала, что способна на безрассудство, способна обхватить его обеими руками и получить то, что жаждет получить.
Он нагнулся и умело раздвинул языком ей губы. Она, не колеблясь, открыла рот, поймала языком его язык, а затем обвила руками его шею, чтобы ему было удобнее ее целовать.
Максимо быстро расправился с топом бикини, и Элисон не успела понять, что случилось, как этот лоскуток исчез, и она осталась с голой грудью. Она выгнулась, и волосы на его груди оцарапали ей соски. Это вызвало у нее такой прилив чувственности, что мышцы внутри свело в предвкушении. Чего? Его ласк, прикосновений, всего. Она заерзала, чтобы как-то смягчить болезненное томление. Она знала: ничто ей не поможет, как бы она ни извивалась. Даже если сейчас она испытает оргазм, ей все равно будет мало. Потому что ее тело требует соединения с ним, требует, чтобы Максимо заполнил собой пустоту у нее внутри.
Элисон, совершенно ошеломленная, смотрела, как он взял в рот розовый сосок и стал облизывать кончик. Она откинула назад голову, и у нее вырвался громкий стон, но ей было все равно, какие звуки она издает, ничто не имело значения. Важно только то, как он ее касается. То, что его греховный рот делает с ней.
– Восхитительная, красивая, – хрипел он, взял в рот другой сосок и начала сосать. Потом осыпал поцелуями ей грудь, ключицу, потом – пупок, потом его язык повторил тот же путь снова наверх.
Элисон горела, желание сжигало. Под его поцелуями она утратила способность думать, не могла ничего, кроме как упиваться тем, что он с ней делает.
Неужели такое чувствуешь с любым мужчиной? Если бы она раньше кому-то позволила то, что происходит сейчас, то ее тело отзывалось точно так же?
Нет. Она интуитивно чувствовала, что было бы не то же самое. Не надо иметь обширный опыт, чтобы знать: это не заурядное развлечение. Это что-то более зажигательное, что-то более загадочное и даже роковое. И она охотно поддается этому наваждению, даже подозревая, как это опасно.
