– Я не потерплю, чтобы о нашем ребенке говорили такое! – Слова вырвались у нее сами собой. – Я никому не позволю обидеть моего ребенка. Никогда.
Максимо взял ее за подбородок и повернул лицом к себе:
– Никто его не обидит, cara. Я этого не допущу. – Он бросил на мать мрачный взгляд. – Мама, это твой внук. Подумай об этом, прежде чем снова произнесешь что-то подобное.
Он встал и осторожно потянул Элисон за собой.
– Мы с Элисон пообедаем у себя.
У матери был оскорбленный вид, но она ничего не сказала.
А Элисон вскинула голову, не желая выглядеть подавленной. Они – просто богатые титулованные снобы. У них нет права судить ее. К тому же от своей матери она натерпелась худшего, поэтому не согнется от злобных слов совершенно чужого ей человека.
Как только они очутились в пустом коридоре, Максимо отпустил ее руку.
– Все прошло чудесно, – съязвила Элисон.
– Чего я и ожидал. Моя мать любила Селену, как дочь. Поэтому ей трудно примириться с тем, что случилось.
– Может, тогда будет лучше, если они узнают, каким образом я забеременела, вместо того чтобы…
– Селена не хотела, чтобы моя мать знала о ее проблеме. Она не хотела, чтобы мои родители считали ее неудачницей.
Максимо широким шагом направился к своим комнатам, и Элисон едва поспевала за ним.
– Нелепость какая-то. Если не можешь иметь детей, это не означает, что ты неудачник.
– Но у моей жены было так. – Он на секунду остановился. – Нас познакомила моя мать. По ее мнению, Селена была для меня идеальной женой. Ее семья знатная и весьма богатая. Мать сочла, что она станет прекрасной принцессой. И прекрасной матерью. Когда Селена не смогла выполнить этой части возложенных на нее надежд, то погрузилась в депрессию.
– Но ведь вы любили ее и за что-то еще, – мягко заметила Элисон.
Максимо повернул к ней лицо и с хмурым видом сказал:
– Да.
– Я понимаю, почему вы скрывали это от всех. Я никому не скажу.
Элисон понимала, что ее деликатность никому здесь не интересна, но она же видит, как ранит его прошлое, видит боль в его глазах, когда он говорил о Селене. Ей не безразлична его боль.
Ну зачем ей это? Зачем возникает желание убрать эту боль и обиду? Нельзя поддаваться этому чувству! А она поддается.
Элисон вдруг испугалась. Она не желает испытывать к нему подобные чувства!
Они вернулись в то крыло дворца, где были комнаты Максимо, и он провел ее в малую столовую, менее помпезную, хотя и очень богато обставленную.
Он сел во главе стола, и Элисон села на другом конце – ей показалось это естественным. Было не трудно представить ребенка, сидящего между ними: толстенькие пальчики сжимают печенье, на лице улыбка до ушей. Будет ли их ребенок светлый, как она? Или смуглый, как Максимо? Сердце заныло. Образ семьи – их семьи – был до боли живой. Эта новая картинка затмила другие, которые рисовались раньше у нее в голове. Сейчас она четко видела Максимо, видела его черты в их ребенке. Боль в сердце была и сладкой, и пугающей. Не нужно ей это. Но что-то подсказывало ей, что нужно. И даже очень.
– Вы хотите, чтобы приготовили особую еду? – спросил Максимо.
Он так красив. Высокие скулы, мужественный подбородок, миндалевидные глаза, опушенные черными ресницами, брови словно стрелы. Он до жути красив. Она никогда не понимала, что скрывается под словами «до жути». Как это может относиться к человеку? Но Максимо выглядел именно так.
– Честно говоря, вся еда кажется мне одинаково невкусной, поэтому не важно.
Он кивнул.
– Тогда я попрошу, чтобы из кухни принесли то, что приготовили для родителей.
Через несколько минут перед Элисон поставили два блюда под серебряными крышками и бокал с имбирным напитком.
Элисон не стала поднимать крышки, а потянулась к бокалу, чтобы унять тошноту.
– Вам необходимо поесть. Вы слишком худая, – заявил Максимо.
– Я не слишком худая! Врач сказал, что я полностью здорова и беременность у меня проходит нормально.
– Ну, все же вам не помешает немного поправиться. – Максимо приподнялся со стула, протянул руку и снял крышки. На одном блюде оказалась паста с итальянским соусом, а на другом – половинка аппетитного жареного цыпленка.
