– Да. Конечно, вы способны, – сухо ответил он. – А как это происходит, позвольте узнать?
– Так же успешно, как и у вас.
Он пропустил мимо ушей ее язвительность и спросил:
– Элисон, зачем вам противоречить мне? Я хочу, чтобы вы были здесь ради вашего же блага и блага ребенка. Если пресса вычислит, кто вы, вы окажетесь без моего покровительства, и вас просто затравят. Папарацци будут преследовать вас постоянно. Вы не представляете, что это за безжалостная публика. – Темные глаза смотрели мрачно. Элисон утонула в их бездонной глубине.
– Разве такое возможно? – пробормотала она.
– Вы же видели репортеров в аэропорту Вашингтона. Здесь, в Туране, все может быть еще хуже.
– Ох, – вырвалось у нее. Она не представляла себе, что пресса заинтересуется ею. Максимо – да, учитывая историю с его восхитительной, талантливой женой. Но она…
– Вот именно «ох». Я не хочу подобного.
– Я тоже. – Элисон неохотно, но признала, что он прав.
– Я провожу вас в вашу комнату.
Приобняв за спину, он вывел ее из кабинета в коридор. Легкое, ничего не значащее прикосновение возбудило ее настолько, что огненный ручеек пробежал к кончикам пальцев и на ногах, и на руках, задев по пути все интимные места. Пульсировало везде, особенно внизу живота между бедер. Элисон немного отстранилась, чтобы уменьшить эту сладкую боль. Этого быть не должно. Он дотронулся до нее просто так. Ему она безразлична, и ей следует успокоиться. Элисон стиснула зубы и огляделась – надо срочно переключить внимание. Они находились в той части дворца, где располагались личные покои Максимо. Ничто не походило на готический замок, и интерьер был светлый, современный, напоминал дом в Вашингтоне.
Стены белого цвета создавали контраст с темной полированной мебелью и скульптурами, выполненными в оригинальной манере. Художник, приглашенный Максимо, явно обладал превосходным вкусом. А может, это дело рук жены Максимо?
Максимо повел ее к винтовой лестнице, обвив рукой за талию и положив ладонь ей на живот. Его жест, как ни странно, не обидел ее и не испугал. Но когда они поднялись на второй этаж и остановились на лестничной площадке, она все же отодвинулась от него, решив, что не стоит расслабляться. Максимо как ни в чем не бывало снова притянул ее поближе и снова положил руку на живот, приподняв при этом край блузки. Не сводя с нее глаз, он медленно провел пальцами по коже, словно имел на это право. У Элисон зажгло веки от слез. Она носит его ребенка и не может противиться тому, что он хочет ощутить связь с еще не рожденным младенцем. Да и она сама не может отрицать свою связь с Максимо через ребенка. Его прикосновение не вызвало у нее протеста – все правильно. Беспокойство, которое грызло ее с момента звонка из клиники, когда ей сообщили об ошибке, моментально сменилось умиротворенностью.
Элисон опустила глаза на то место, где лежала его рука – загорелая на бледной коже, – и не могла отвести взгляда. Живот стянуло от глубокого томления, внутри зрело физическое желание, ей хотелось, чтобы он поднял руку выше, взял в ладонь грудь, зажал большим и указательным пальцами сосок.
Надо разрушить чары, которыми он оплел ее. Лицо Максимо в дюймах от ее лица. Она вглядывалась в черты без единого изъяна: чувственный рот, крупный нос, высокие скулы, темные глаза. Повинуясь инстинкту, она подалась к нему.
Его губы коснулись ее рта, и Элисон на секунду застыла. Тогда он положил руку ей на поясницу и притянул к себе. Она приоткрыла губы, позволив его языку проникнуть внутрь и облизать ей язык. Что происходит? Ее так никогда не целовали… с таким умением и сексуальностью.
Да, она целовалась с мужчинами. В колледже в основном, когда раз от разу с кем-то встречалась. Поцелуи бывали приятными или не очень, но она не помнила, чтобы хоть один поцелуй вызвал у нее желание прижаться к мужчине, подвигать бедрами.
А тем временем Максимо продолжал языком ласкать ее язык. Ей казалось, что он проникает внутрь ее тела, потому что мышцы, о существовании которых она не подозревала, сжались в предвкушении чего-то более интимного.
Когда он отодвинулся, она покачнулась, ничего не соображая, настолько поцелуй ее потряс.
