Сердце Елизаветы отчаянно забилось, но она быстро овладела собой и шагнула в сторону, чтобы пропустить его вперед.
— Нет-нет, фрейлейн, — улыбаясь, произнес он довольно развязно, что чрезвычайно оскорбило ее. — Я хотел проводить вас.
— Благодарю, — спокойно ответила девушка, — это совершенно ненужное самопожертвование с вашей стороны, потому что я предпочитаю ходить по лесу одна.
— И вы ничего не боитесь? — спросил он, так близко подходя к ней, что его дыхание коснулось ее щеки.
— Только непрошеных провожатых, — с трудом сдерживая свое негодование, ответила она.
— А, опять этот высокомерный тон, которым вы всегда говорите со мной! Но почему? Сегодня я непременно должен вам кое-что сказать.
— И это так важно, что вы оставили своих друзей, ушли с праздника?
— Да, это желание, от которого зависит моя жизнь, которое преследует меня день и ночь. Я захворал с тех пор, как стал бояться, что оно никогда не осуществится. Я…
Елизавета тем временем все быстрее шла вперед. Ей стало жутко в присутствии этого человека, внушавшего ей отвращение. Она чувствовала, что самообладание является в данной ситуации ее единственным оружием, а потому постаралась улыбнуться, перебив его:
— Ах, наши уроки музыки, очевидно, благотворно повлияли на вас, и вы желаете, чтобы я помогла вам приобщиться к миру музыки, насколько я понимаю?
— Вы умышленно искажаете мои мысли, хотя догадываетесь о них! — с гневом воскликнул Гольфельд.
— Да, иначе мне пришлось бы сказать вам такие вещи, которые вы, вероятно, еще меньше желали бы услышать, — серьезно ответила Елизавета.
— Говорите что угодно. Я прекрасно знаю женщин: они очень любят некоторое время носить маску холодности и неприступности. Ничего! Тем слаще победа! Я разрешаю вам это невинное кокетство, но потом…
Елизавета, пораженная такой наглостью, на мгновение остановилась. Подобного ей еще никогда не приходилось слышать. Стыд и негодование заставили ее покраснеть, и она тщетно подбирала слова, чтобы дать отпор этому дерзкому господину.
Гольфельд совершенно иначе истолковал ее молчание.
— Видите, как я проницателен! — торжествующе воскликнул он. — Вам очень идет это смущение. Вы прекрасны, как ангел! Я еще никогда не встречал женщину с такой восхитительной фигурой, как ваша. Вам очень хорошо известно, что с первой встречи вы сделали меня своим рабом, изнывающим у ваших ног. Какая шея! Какие руки! И вы скрывали все это до сих пор!
Возглас глубокого возмущения сорвался с губ Елизаветы.
— Как вы смеете оскорблять меня?! — запальчиво вскрикнула она. — Если вы еще не поняли, то я скажу вам снова: ваше общество мне чрезвычайно неприятно и я хочу остаться одна.
— Браво! Этот повелительный тон вам прекрасно удается, — насмешливо произнес Гольфельд. — Сейчас же видно, что по линии матери в вашем роду были дворяне. Но из-за чего вы вдруг разыгрываете такое негодование? Я только сказал вам, что вы прекрасны. Но ведь ваше зеркало ежедневно говорит вам то же самое, и я очень сомневаюсь, что вы разбиваете его за это.
Елизавета презрительно повернулась к нему спиной и поспешно пошла вперед. Он последовал за ней и, судя по всему, вовсе не намеревался отказываться от предполагаемой победы.
Они как раз подходили к шоссе, когда мимо них промчался экипаж. Из окна высунулась мужская голова, но тут же спряталась, будто мужчина чего-то испугался. Это ехал фон Вальде. Он еще раз оглянулся на тропинку, словно желая убедиться в том, что не ошибся, а затем экипаж исчез за поворотом дороги.
Елизавета невольно протянула руки вслед удалявшейся карете. Человек, ехавший в ней, знал, каково ее отношение к Гольфельду. Неужели он не мог остановиться на минуту, чтобы избавить ее от этого навязчивого спутника?
Гольфельд заметил ее движение и со злобной усмешкой воскликнул:
— О, какие нежности! Если бы не возраст кузена, то я стал бы, пожалуй, ревновать. Вы, наверное, думали, что он тотчас же остановится и галантно предложит вам руку? Как видите, он добродетелен и отказывается от этого счастья, чтобы исполнить свои так называемые священные обязанности. Это — человек-льдина, для которого не существует женских прелестей. Если он сегодня, против обыкновения, был любезен с вами, так это вовсе не ради ваших прелестных глаз, восхитительная Эльза, а только для того, чтобы позлить мою мамашу.
