Прошла долгая томительная минута. Орсино молчал. Потом его дыхание шевельнуло прядь волос у нее на щеке.
— Я советую вам приехать ко мне домой, — прошептал Орсино, почти касаясь губами ее уха. — Я долго терпел, безропотно выносил ваше презрение. Но этому настал конец. Если вы завтра ко мне не приедете, то горько об этом пожалеете.
С этими словами он удалился. Эмма не столько видела, сколько чувствовала, как он отошел от нее. Два-три человека, стоявшие неподалеку, проводили его любопытными взглядами. Они исподтишка поглядывали и на нее. У Эммы задрожали руки. Она была вынуждена признаться себе, что боится Орсино, потому что слишком хорошо знала, на что он способен.
Перед глазами у нее возник бокал с вином.
— Прошу, — сказал Колин.
Эмма вздрогнула.
— Я тебя напугал? Прости.
Эмма взяла бокал.
— С кем это ты разговаривала?
Эмма подняла на него глаза и тут же их отвела.
— Я? Я ни с кем не разговаривала. — Она отхлебнула из бокала, стараясь унять дрожь в руках.
Колин вглядывался в лицо Эммы. Он отлично видел, что она разговаривала с каким-то смуглым иностранцем в довольно вызывающей одежде. Он видел, как она от него отвернулась, и как он прошептал ей что-то на ухо, отчего она заметно побледнела. Колину совсем не понравился этот тип — от него исходила какая-то непонятная опасность. С такими людьми Эмме знаться совсем ни к чему, особенно теперь, когда она замужем.
Ему вдруг пришло в голову, что Эмме, возможно, есть, что скрывать от него: мало ли что могло с ней случиться за годы жизни с Эдвардом Таррантом.
— Такой приземистый человек в желтом жилете, — сказал он Эмме, не желая оставлять эту тему.
— А, — сказала Эмма, — этот. Он спрашивал, как пройти в ложи третьего яруса.
Если бы она не вела себя так нервно, Колин, может быть, ей и поверил бы. Но она явно была расстроена. И ему было так же очевидно, что объяснений от нее он не получит.
Это Колина чрезвычайно обеспокоило.
— Он не знаком с этим театром? — не удержался спросить Колин.
— Что? Нет, не знаком. Он, видимо, не лондонец.
Колин хорошо знал жену. Ничего постыдного она скрывать не могла. Почему же она не хочет ему сказать, что произошло? Колину хотелось заставить Эмму признаться, что она знает этого человека, и что он сказал ей что-то неприятное, потребовать, чтобы она сказала ему правду и, главное, объяснила, почему она этого не сделала сразу. Но он не осмелился этого сделать. Когда он на ней женился, он считал, что знает все про ее прошлое. Эмма как будто ничего от него не скрывала. Их деловой уговор не давал ему права знать то, о чем Эмма предпочитала умалчивать. Но этот разумный довод не облегчал неожиданно возникшую душевную боль; Колин хотел, чтобы она искала у него защиты от любой беды. Он сам был потрясен глубиной этой потребности. И тут же стал придумывать привычные объяснения. Я просто хочу защитить ее от неприятностей, — убеждал он самого себя. — В этом нет ничего противоестественного. Это входит в обязанности мужа. Взяв себя в руки, Колин решил сам выяснить, что это за человек к ней подходил. А там будет видно.
Прозвенел звонок. В заполнившей фойе толпе было много любителей посплетничать, которым ничего не стоило вынюхать лакомый кусочек, поэтому Колин решил с разговором повременить — под любопытными взглядами Эмма никогда ему ни в чем не признается.
Почему-то ему стало легче. Теперь он только хотел согнать с ее чела эту тревожную складку.
— Официант сказал, что актриса, играющая старуху, бросила актера, играющего судью, потому что влюбилась в молодого героя, — сказал Колин Эмме, предлагая ей руку. — А герой никак не может сделать выбор между нею и инженю. Так что вся труппа взвинчена до предела.
— Реальная жизнь вторгается в искусство? — сделав над собой усилие, изобразила интерес Эмма.
— Да, и, кажется, берет верх. Они сводят счеты прямо на сцене.
Эмма улыбнулась, и у Колина странно сжалось сердце.
— Может быть, они выяснили отношения во время антракта? — предположила Эмма.
— Надеюсь, что нет, — отозвался Колин.
Эмма взглянула на него и увидела смешливый блеск с его глазах.
— Я тоже, — сказала она и уже легко, без напряжения улыбнулась.
