Лицо Клинтона было бесстрастным, он говорил ледяным тоном, но Эмма заметила, что в его светлых глазах мелькнула искра чего-то, очень похожего на ярость.
— Я с ним поговорю, — сказала она.
— Да, мистер Ферек нам сообщил, миледи, что подчиняется только вам, — сказал Клинтон, не глядя на нее.
— Мне очень жаль, Клинтон, — сказала она. — Я объясняла Фереку, какие порядки установлены в английских домах, но Ферек не всегда…
Дворецкий смотрел куда-то мимо нее. Колин же, видимо, не хотел вмешиваться в это дело. Эмма постаралась забыть об усталости.
— Я пойду вниз и поговорю с ним сама, — сказала она.
— Пожалуйста, миледи. Очень буду вам благодарен, — все тем же бесстрастным тоном отозвался Клинтон.
Эмма вздохнула. Хотя она и предполагала, что Фереку будет нелегко привыкнуть к жизни в новом доме, она все же надеялась, что все уладится миром. Эмма обреченно спустилась по лестнице вниз. Приближаясь к кухне, она услышала густой бас нараспев что-то повествовавшего Ферека. Она остановилась послушать.
— Гляжу — он гонится за мной по улице с мясницким топором в руках.
— Какая жуть, — проговорил женский голос. — С чего это он?
— Он очень рассердился.
— Да уж, — согласился мужской голос.
«Один из лакеев», — догадалась Эмма.
— Того, кто посмеет забраться в гарем, делают евнухом.
Все молчали.
— Что это такое? — спросил женский голос.
После короткого молчания Ферек ответил:
— Наш мерин Райли — евнух.
Раздался мужской хохот.
«Да тут не один лакей», — догадалась Эмма.
— То есть, как… они отрезают… у человека? — истерически завопила Нэнси.
Эмма живо представила себе, как Ферек утвердительно кивнул головой.
— И я припустился бежать.
— Еще бы, — поддакнул лакей. — Тут побежишь! Господи помилуй — топор!
— Нет уж, от этого господина милости ждать не приходилось, — заявил Ферек.
— Это богохульство, — раздался враждебный мужской голос.
Эмма решила, что пришло время вмешаться. Она открыла дверь и вошла на кухню.
Ферек сидел в деревянном кресле, опершись ладонями о колени, и был похож на гигантского идола. Две горничные, три лакея и судомойка глядели на него во все глаза. Увидев Эмму, все мгновенно вскочили со своих мест. Юная судомойка убежала, остальные склонились в поклонах. Ферек, не торопясь, поднялся с кресла. Радостная улыбка осветила его лицо.
— Слава Богу, вы целы и невредимы, госпожа!
— Разумеется, Ферек.
Он был убежден, что, если его не будет с ней, в пути ее обязательно убьют разбойники.
— Я хочу с тобой поговорить, Ферек, — строго сказала Эмма.
— Конечно, госпожа. — Жестом монарха Ферек отослал остальных слуг из кухни. — Садитесь вот сюда, — сказал он, указывая на кресло, в котором только что сидел сам.
Эмма покачала головой:
— Ферек, разве я тебе не объяснила, что всеми слугами здесь распоряжается Клинтон?
— Конечно, госпожа.
Ферек смотрел на нее невинными глазами.
— Ты должен понять, что так заведено в этом доме, и ты не должен сердить дворецкого.
Ферек выпрямился и скрестил на груди могучие руки.
— Я был очень вежлив с мистером Клинтоном, — с оскорбленным видом заявил он. — Хотя он и…
— Ферек! — Эмма отлично понимала, какую тактику он применял.
Внешне подчиняясь дворецкому, он на самом деле подрывал его авторитет так искусно, что придраться было совершенно не к чему! За то время, что он у нее служил, Эмма успела уяснить, что Ферек склонен к интригам.
— Ты не должен отвлекать других слуг от работы, — с упреком сказала она.
На лице Ферека появилось удивленное выражение человека, которому нанесли незаслуженную обиду.
— Я, госпожа?
— А что ты делал, когда я вошла на кухню?
— Неужели нам за весь день нельзя отдохнуть несколько минут? — развел руками Ферек.
Он хочет завести среди слуг союзников. Кроме того, он обожает восхищенную аудиторию.
— Никаких реминисценций, — строго сказала Эмма.
— Ремини… Я не знаю этого слова.
— Не рассказывай слугам свои истории, — объяснила Эмма.
— Но они так им нравятся…
— И перестань интриговать, Ферек!
Он опять развел руками и расширил глаза — какие незаслуженные обвинения!
— В Англии другие порядки. — Вспомнив, что Ферек рассказывал ей, Эмма побледнела. — И не вздумай подложить что-нибудь в пищу мистеру Клинтону, — со всей возможной суровостью сказала она. — Или кому-нибудь еще. Ты меня понимаешь, Ферек?
