И если бы я знал больше из того, что мы делали — особенно из происходящего в военной области, мои соображения были бы несколько иными. Но я всегда исходил из того, что с Америкой нам надо иметь нормальные отношения. Как далеко они пойдут — другое дело! С началом перестройки риска, конечно, было меньше — но, наверно, надо было решительней действовать. Хотя и тогда я пришел к конфликту с Горбачевым. А в 90-м году мы с ним разошлись совсем… Но все же — надо было действовать решительней в те критические годы.
— Решительней, это как — давить на руководство, что ли?
— Да. Горбачев же слушал! Один раз я у него спросил: я не обидел вас? Он говорит: ну, зачем мне обижаться? Я могу не всегда делать так, как ты советуешь, но выслушать — почему нет?
— Вы были накоротке с ним, или только он говорил вам — «ты»?
— Ну, это у нас обычная манера — говорить подчиненному «ты».
— А как у вас складываются отношения с Ельциным?
— Видите ли, с Ельциным у меня начались какие-то отношения на Октябрьском пленуме 87-го года. Я был единственный, кто выступил в его защиту — не то, чтобы уж очень решительно, но в тот момент это было, как выстрел. За что и получил тут же от Рыжкова. После этого мы с Ельциным раскланивались. Потом он меня пригласил в Консультативный комитет — когда он еще был председателем парламента. Это было в 90-м году, и я согласился. Я думаю, что все это сыграло определенную роль в моих отношениях с Горбачевым, хотя опять же доказать не могу. Но я не считаю, что это был мой уход от Горбачева к Ельцину.
Я полагаю, что такой Институт один в стране, я его возглавляю и, как специалист, должен в меру сил помогать всем. Так и сейчас. Например, я считаю: если руководитель Украины ко мне обратился — я ему должен помочь. Вот и с Назарбаевым мы не раз в свое время говорили — и я не видел в этом никакого оскорбления Горбачева. Но понято это, наверное, было не совсем так. Так что личных отношений у меня с Ельциным нет, а служебные — да, есть! Я на совещаниях Консультативного совета излагаю свою точку зрения — свое несогласие, например, с его экономической политикой. И он это терпит!
Камо грядеши…
Потом мы заговорили о будущем России — эту часть беседы, мне кажется, уместнее привести дословно.
— А как вы вообще оцениваете перспективы России? И СНГ в целом?
— Самым популярным деятелем сегодня остается Ельцин. Но тут есть одна угроза и опасность: если он не справится с экономической ситуацией, если не будет скорректирована экономическая политика, экономический распад может принять такой характер, что приведет страну к политической дестабилизации. А что из него дальше родится, никто не может предсказатъ.
— А аспекты его внешней политики — их вы одобряете?
— Я уверен, что Ельцин хочет хороших отношений с Америкой, с Западом, с другими странами, что у него нет никаких имперских амбиций. В остальном же, в деталях — если говорить откровенно, конечно, — он же все-таки только начинает. В разоруженческих вопросах, например… — Арбатов, не договорив фразу, задумался.
— Ельцин как бы способствовал окончательному политическому, а затем и географическому распаду СССР. Сегодня же многие регионы самой России заговорили о независимости — Дальневосточный, например… Не говоря уже о Чечне, Татарстане. И вот самой Российской Федерации грозит очевидный развал — не так ли?
— В действительности, в основе своей все это — экономические вопросы. Понимаете, когда усугубляется кризис экономический, естественно, в каждом регионе думают: а, с этой Москвой ничего нельзя сделать, вот дали бы нам свободу — мы бы в лучшем порядке себя держали! Но всегда ли это так? К тому же, экономические связи разрывать очень опасно — ведь вся страна строилась как единая большая фабрика, с едиными товарными и технологическими линиями. Но такая тяга есть — а ко всему может примешиваться еще и доля национализма, исходящая обычно из довольно узкого круга… Но в условиях экономических трудностей она ложится на плодотворную почву.
— Сегодня называют конец 1992 года как возможное время нового путча, захвата власти правыми.
