— Но ведь вы давно могли бы почивать на лаврах! Быть, что называется, на фестивальном кругу, в жюри и т. д. — как, скажем, некоторые режиссеры оттуда, из России: давно уже ничего не снимают, но активно циркулируют в кинематографическом мире, — Сергей испытующе посматривал на Кончаловского.
— Я уехал в 42 года, имея картины, фестивальные звания и прочее… Так уехать из России означает получить колоссальный удар: оказывается вдруг, что ты совсем не то, что думаешь о себе. Все-таки жизнь в России создавала определенные иллюзии: что ты, например, особо известный. Или — особо талантливый… И вдруг ты приезжаешь — а тебя никто не знает. Да и знать-то не хочет… — Андрей ненадолго задумался и, как бы вспоминая, продолжил. — Приходится начинать все сначала. Знаете, ведь это очень освежающее ощущение! Я себя в этом смысле почувствовал настолько молодым, что до сих пор ощущаю свою молодость.
И я все время чему-то учусь. Я хочу учиться — хочу научиться еще чему-то, пока жив! Когда я снимал «Танго и Кэш», я все время чему-то учился: я хотел видеть, как живут большие звезды, хотел знать, как они работают, хотел знать, сколько человек у них работает в обслуге… Да и просто интересно знать, что это такое — снимать 50-миллионную картину. Наблюдать, например, как эти люди прилетают на вертолетах на съемочную площадку…
Мне все время хочется узнать новое, и потому я «влезаю» во множество картин. А еще присутствует некая авантюристическая жилка. Но даже дело и не в этом. Вот вы говорите — «почивать на лаврах». Я думаю, что мои соотечественники, вернее, значительное их число, искренне верят в то, что именно дома они могут принести пользу. Те же, кто стремится уехать, просто не знают, что их ждет здесь. Это же страшно — когда вдруг замечаешь, что все учтиво кивают головами, но при этом надевают темные очки и скрывают зевоту… А ты не понимаешь, почему.
Найти с ними общий язык очень сложно. Многие из них и говорят-то не на том языке. Вот я и думаю: «Боже мой, а что, если бы я уехал не в 42 года, а в 30 лет? Ведь какое бы было счастье!»
— Но вы тогда бы не сделали там того, чего и сегодня совсем не приходится стыдиться, — как бы возражая, заметил Сергей.
— Надеюсь… И тем не менее, я был бы более счастлив, если бы уехал раньше. Да, я был бы счастливее! Хотя, конечно, я ни о чем не жалею — потому что снял, например, «Сибириаду». Но ведь жизнь идет…
— Один большой поэт, недавно гостивший здесь, в минуту откровенности, сказал мне незадолго до возвращения: «Каким бы я был счастливым человеком, если бы жил здесь с 30-ти лет! И ведь был у меня такой шанс…» Звучит почти дословно, — вспоминая эпизод, я не стал называть имя поэта — как и не считаю возможным без его ведома сделать это здесь в записи нашей беседы.
— Да… Помню, в штате Орегон на съемках «Гомер и Эдди» присутствовал Юрий Нагибин, с которым я писал сценарий о Рахманинове. Юрий Маркович — замечательный писатель: относясь по-разному к тому, что он делает, я считаю его классиком. И еще — он никогда не был ни с кем: он не был членом партии, никогда никуда не вступал, ему ниоткуда не нужно было выходить. И вот, тот день 1986 года на берегу реки Орегон.
Красота была неописуемая, напоминавшая сибирскую… Он сидел, отрешенно глядя на реку. В перерыве я подошел к нему и спросил: «Юра, отчего ты такой грустный?» — «Чайки летят, — ответил он, — красиво! Понимаешь — беспартийные чайки! Дым вот идет из трубы, понимаешь — беспартийный дым! Красота какая… Ведь дома все вроде то же, а не то!» Это ж потрясающе, как он сказал «беспартийный дым! беспартийные чайки!»…
* * *
За неспешным разговором Андрей снова вернулся к России.
— Тогда, — он рассказывал о середине 80-х, — было другое время. С нынешними переменами многие связывают свои надежды — на то, прежде всего, что все-таки в стране будет беспартийность. А пока там снова партийность: все разделились на группы и снова не могут найти компромисса! Опять нет миротворческого начала — а это и есть очень российское зло… То, что сегодня творится в России, в Югославии, даже в Греции или Болгарии — это одна и та же модель. И поэтому я надеюсь, что Ельцину удастся консолидировать абсолютную власть. Василий Аксенов сказал как-то про Россию: «Детский сад строгого режима».
