— Ну, лидером не лидером, но потрепал я им нервы немало. А они — мне: ведь я как бы противостоял правительственным органам, предложившим проект. И если бы не поддержка Академии наук — быть бы мне как саботажнику в местах не столь отдаленных. Меня и в КГБ не раз вызывали, и в правительственные инстанции. Помню, в Киеве на коллегии Министерства водного хозяйства, где я делал доклад, тогдашний министр Гаркуша прямо обвинил меня в антисоветской деятельности…
Но чего-то добиться удавалось — вот сняли же после моей статьи начальника Одесского пароходства: он, готовясь расширять порт, самовольно прорыл канал в Днестровский лиман, пошла соленая вода — чем была почти угроблена Одесская водозаборная система, питавшая водой 3 миллиона человек. Сняли его — хоть был он близким другом самого Микояна! А хотели снять меня и моего начальника, профессора Мелешкина, давшего разрешение на эту публикацию.
Ведь что произошло: заглубление канала на 1 метр увеличивало засоленность реки на 10 километров вверх по течению. Если бы порт достроили, устье реки еще больше пострадало бы, соленая вода, хлынув вверх, в Днестр, окончательно загубила бы знаменитые со времен Петра плавни.
Конечно же, такие победы даром не проходят. И в какой-то момент с меня потребовали «режимные» подписки — с заграницей не переписываться, чем для меня закрывался важнейший источник информации. Было много еще чего. А издевательская «виза номер три» — разрешение ходить в загранку, но без права спускаться на берег вместе с другими членами экспедиции — вернула меня к давней мысли.
Эмигрировать! В 72-м начальник как-то сумел меня отговорить. Да еще при выезде 20 тысяч выкупа — за диплом… Где их было взять? Сейчас я уволился, почти не раздумывая. А подав документы в ОВИР, получил почти сразу отказ, после чего проболтался в стране еще 19 месяцев. Понемногу внештатно сотрудничал с институтом, помогал его директору Мелешкину, председателю Южного центра Академии наук, с которым у меня сохранялись превосходные отношения.
Он, в общем-то, и помог мне уехать, заявив — да что, мол, его держать, никому этот тип здесь не нужен, только шум от него и неприятности! Между прочим, его заслуга и в том, что в 75-м, надеясь меня задержать, он включил меня в состав группы по приему американской делегации: помощника Киссинджера, помощника министра военно-морского флота и ученых — всего 15 человек из высшего эшелона военных моряков и специалистов, связанных с рыболовным промыслом. Да еще столько же всяких секретарей. Мы тогда обменивались результатами научных разработок, что мне впоследствии очень и очень пригодилось.
* * *
— Знаешь, что для меня оказалось в Америке самой большой неожиданностью? Подобная, да нет, еще более чудовищная ситуация. Чудовищная именно потому, что она вполне сходна с советской. А ведь в Штатах развитой промышленный комплекс уже приблизил страну к черте, за которой начинается экологический ад.
Конечно, я еще до конца отъезда располагал определенной информацией — ведь у нас была хорошо развита служба по изучению иностранного опыта, и были в ней очень толковые люди. И я пришел к интересным выводам. Например: если из реки забирается больше 30 процентов ее водного запаса, живая природа в ней уничтожается. Ученые назвали это «индекс Розенгурта».
— Не означает ли, что твой индекс есть проявление общей закономерности, скажем так — «предела прочности» природы в целом?
— Именно так я его и оцениваю. Человека это касается в первую очередь: если, скажем, температура нашего тела понижается на 30 процентов — неотвратима клиническая смерть. Если из комнаты, в которой мы находимся, откачать 30 процентов кислорода — человек задохнется. И то же — с растительностью: если, например, в лесу вырубить 30 процентов наиболее ценных, здоровых деревьев, лес погибнет…
Кто здесь против?..
— В Америке я работу по специальности нашел не сразу. Далеко не сразу — хотя помочь мне пытались, даже из Вашингтона. Только в 79-м удалось устроиться в Лос-Анджелесе океанологом. Здесь — 12 заводов по очистке сточных вод, после обработки сбрасываемых в океан. Такая вода непригодна для питья, но окружающей среде она уже не вредит, поскольку не содержит вредных для нее примесей. Сбрасывают ее на 60-метровую глубину, вдали от берега.
