— Я никогда не поверю в то, что он покончил с собой! Если бы вы только знали, дядя Толя, какой он был жизнерадостный человек… как он любил жить! Я его знаю не так давно, но это неважно. Да никогда он не смог бы выкинуться из окна… никогда!!
Анатолий Григорьевич Осоргин посмотрел на сидящего перед ним Илью, который в последнее время снова преисполнился довольством жизнью — прибавил в весе и наел такое круглое и румяное лицо, что казалось, оно обязано выражать исключительно телячью радость.
Да, с такой мордой Илью сейчас не взяли бы в модельное агентство — надо уже сбрасывать вес и убирать нарисовавшееся пивное брюшко.
…Но сейчас это круглое и румяное лицо выражало откровенное смятение.
И страх. Он чувствовался во всем — в скомканных движениях судорожно переплетенных пальцев, в нервном подергивании левой ноги.
Большие серые глаза, обычно такие выразительные, сейчас были затянуты мутной дымкой шокового оцепенения.
И Анатолию Григорьевичу не могла не передаться эта тревога.
Кроме того, человек, о смерти которого говорил Илья, был хорошо знаком Анатолию Григорьевичу.
Покончил самоубийством не кто-нибудь, а сын заместителя Питерского УФСБ Малахова.
Антон Малахов. Студент Финансово-экономической академии. Молодой человек двадцати трех лет, редкостного разгильдяйства и жизнелюбия.
— Но ведь уголовного дела не было заведено, — сказал Осоргин.
Илья вспыхнул и, затеребив рукав рубашки, почти выкрикнул:
— Да какое тут уголовное дело, если… если все наши уверены, что Антона убили!
— Кто это — все?
— Да все… я, еще Олег Осокин… Валек. Да все, господи!
Анатолий Григорьевич постучал пальцем по столу и произнес:
— Что же ты от меня хочешь, Илюшка?
— Хочу, чтобы вы провели расследование… и пусть этим займется Володька.
— Твой брат, что ли? Но он же не работает в моем детективном агентстве. Он же охранник.
— Все это чистая формальность.
— Надо подождать, как отреагируют власти.
Все-таки Антон не был каким-то там безродным пацанчиком с улицы Малой Замудонской, барак номер восемнадцать… как любит выражаться Володя. Шутка ли — Константин Ильич один из руководителей ФСБ… а эти ребята копают нынче с пристрастием. Да и возможности у них побольше, чем у меня.
— Да нет у них таких, как Володька!
В, этот момент дверь отворилась и вошла секретарша.
— К вам Владимир Свиридов, Анатолий Григорьевич, — доложила она.
— Легок на помине, — сказал директор агентства. — Давай его сюда, Светочка.
Вошедший Володя широко улыбнулся и тут же вынул из сумки бутылку коньяка, связку бананов, сервелат, лимоны и почему-то несколько йогуртов.
— Ну что, выпьем, родственнички? — сказал он. — Мне за особо надежную работу и задержание грабителя выписали премию.
— Какую премию? — похоронным голосом спросил Илья.
— Аж тысячу рублей.
— Угу… тридцать долларов. Ты меняешься к лучшему, Володька. Еще недавно ты не радовался так шестидесяти штукам «зеленых», а просто просрал их с апокалипсической усмешечкой, от которой даже у ящериц дрожь по коже.
Улыбка исчезла с лица Владимира.
— Что-то случилось? — быстро спросил он.
— Случилось, брат. Помнишь того парня, которому ты пообещал много жизненных благ, когда он на тебя с коллекционным «пером» наехал… Тогда, на даче?
— А, этот козлодой Антоша Малахов, папенькин сыночек? Ну, помню, куда ж деваться, если мне так часто о нем напоминают? Только на днях вельможный Константин Ильич вызывал пред ясны очи, сладкие речи говорил.
— Так вот, вчера вечером этот козлодой разбил себе череп об асфальт, свалившись с пятого этажа, — медленно проговорил Илья.
Свиридов поднял на него глаза и увидел, что лицо брата имеет пепельно-серый оттенок, а взгляд полон отчаяния.
— И что же? — невольно понизив голос, проговорил Владимир.
— Экспертиза утверждает, что это типичное самоубийство, — вместо младшего племянника ответил Анатолий Григорьевич. — Однако Илья и его друзья уверены, что Антон не мог покончить жизнь самоубийством. Что это совершенно невозможно, и, следовательно, это или несчастный случай, что, как говорится, из области ненаучной фантастики, или убийство.
