Я крепко обнимал Лиз, пока она всхлипывала, шмыгая носом, и рыдала на моей груди. Рубашка постепенно промокала. Мне хотелось рассказать ей, как я скучал, как люблю ее, но я не мог. Пока не мог. Она держалась за меня не потому, что хотела меня, а ради другого, которого не было здесь. Никого из них нет, а ей необходимо выплакаться у кого-нибудь на груди, чтобы ее держали, гладили, успокаивали: "Все хорошо, детка, поплачь. Выплесни свое горе". Но я любил ее так сильно, так мучительно больно, что был готов на все, даже зная, что она никогда не сможет вернуть такое же чувство мне…
Внезапно Лиз перестала плакать. Подняла лицо. Слезы сбегали по щекам грязными ручейками. Краска расползлась вокруг глаз темными контурными картами.
- О господи, Джим. Прости меня. Что я с тобой делаю? Я же использую тебя…
Она отшатнулась от меня и побрела в ванную.
- Мне нравится, когда меня используют… - притворился я, но это было плохое утешение.
Я сел на кровати и попытался сосредоточиться. В голове шумело. Все получилось глупо. Я встал и подошел к двери ванной.
- Лиз! - Я вежливо постучал. - Можно?
Она вышла почти моментально, еще вытирая лицо полотенцем. Сейчас она как будто немного успокоилась и, казалось, приняла решение.
- Мы должны остановиться, - сказала Лиз.
- Я… Я… - Чувство было такое, словно мне в горло запихнули ручную гранату и выдернули чеку.
- Нет, - остановила меня Лиз, прижав палец к моим губам. - Это потому, что я люблю. Я люблю тебя так сильно, что это причиняет мне боль. Я люблю тебя так сильно, что каждый день причиняю боль тебе. Так быть не должно. Я не хочу делать больно людям, которых люблю. Больше не хочу. Пожалуйста, Джим, больше никогда.
Я схватил ее за руки и остановил:
- Прекрати! Прекрати это. Сейчас же.
Она попыталась освободиться. Вырваться. Попыталась отвернуться от меня.
- Прекрати это, Лиз.
Это помогло. Голос всегда помогает. Глас Божий. Когда говоришь таким голосов, не просто имитируешь Бога - сам становишься Им. Этому нас научили на модулирующей тренировке. Когда люди слышат голос Бога, они слушают. Лиз тоже замолчала и слушала.
- Я люблю тебя, - сказал я. - Ты это знаешь. Ты тоже любишь меня. Я знаю это. Никакие твои слова, никакие поступки не переубедят меня. - Я перевел дыхание. - Но если то, что мы любим друг друга, не может служить причиной, извинением или оправданием для совместной жизни, тогда нет причины, извинения или оправдания и нашему расставанию. Это совсем не относится к делу, как ты выразилась.
Я пристально смотрел ей в глаза. Она слушала внимательно. Ясно было одно: Лиз хочет слышать то, что я говорю.
- Да, мы спорили. Жестоко спорили. Да, иногда я причинял тебе боль. Да, иногда ты делала больно мне. Но я люблю тебя несмотря на это или за это — не важно. Важно другое - ты всегда будешь причинять боль людям, которых любишь.
Это - твоя жизнь. И тебе тоже будут причинять боль в ответ. Чтобы не чувствовать боли, надо стать зомби, утратив чувства, привязанности, всех, кто мог бы прижать тебя к себе посреди ночи, когда все так плохо, что невозможно вынести. У меня нет желания стать зомби - у тебя тоже. Потому что следующий шаг - голые мужчины и женщины с остекленевшим взглядом, что стадами бродят по улицам Сан-Франциско.
Послушай меня, Лиз. Я знаю о Роберте и Стиве. Я не мучаюсь от твоего плача по ним. Я горжусь тобой, ибо ты помнишь о том хорошем, что было в предыдущей жизни. Я не ревную. Знаешь, как я люблю тебя? Если бы я мог вернуть все, что было до хторран, то сделал бы это прямо сейчас, сию минуту, даже если бы это означало, что я больше никогда не увижу тебя. Но я не могу сделать это, и ты не можешь, и никто не может. Мы приговорены к настоящему, каким бы оно ни было. И нам предстоит много страдать - всем и каждому. Даже если бы не было никаких хторран, мы все равно страдали бы, но только по-другому, потому что это естественное состояние человека.
По крайней мере для меня. Я готов воспринимать это как плату за вход в мир. И, заплатив, хочу выбрать боль, которая мне приятна. Ты слушаешь? Я не собираюсь терять тебя из-за глупости. Если ты собираешься бросить меня, придумай причину получше, чем та чушь, которую ты городишь.
