Извините. Ваш Д.М. 18 апреля 1985 г.".
Анатолий задумчиво смотрел на Днепр, туда, где когда-то мерно покачивался голубой дебаркадер "Водника" и мы, пацаны с Подола, переплыв на открытом, широкобортном катере-лапте, спешили плюхнуться в воду, чтоб плавать и плавать из конца в конец бассейна, чтобы побеждать и устанавливать рекорды. Давно списали эти бассейны, исчезли тренеры с пляжей, высматривавшие будущие таланты, как исчезли и белые паруса с днепровских просторов, - вместо всего этого праздно валяющиеся на песке тела, ленивый плеск в воде, и никакого спорта, лишь скука, царящая на Трухановом острове...
Я взялся за второй конверт.
"Мистер Олег,
спешу сообщить Вам новости.
Я обнаружил следы исчезнувшего Тэда Макинроя. Правда, возможно, "след" - слишком громко сказано, потому что добраться до него я не смогу в этом году, так как в Японию меня еще не приглашали. Так вот, Тэд теперь никакой не Тэд, а Властимил Горт, под этим именем обретается он в частной школе бокса где-то в Кобе, адрес мне не известен.
Вот что важно: он чем-то оказался неугоден тем, кто завербовал его для того дела, и ему довелось скрыться. Это мне под страшным секретом сообщила его девушка, Мэри. Но если это станет известно боссам, добра не жди.
Вот что еще, сэр!
Тэд как-то проболтался своей девушке, что очень сожалеет о том, что так предательски "продал" (это его слова) русского парня, хотя не хотел этого делать, потому что и сейчас уважает его безмерно. "Даже еще больше после того, как он повел себя в этой истории, выгораживая подонка", - это тоже слова Тэда, но мне их смысл совершенно непонятен. Кого он имел в виду? Себя?
Вот та малость, что попала мне в руки.
Извините.
Мне хотелось бы узнать, что с Виктором. Если это возможно, передайте через Вашего друга здесь, в Монреале. Спасибо.
Джон.
6 июля 1985 г.".
- Ничего особенного, правда? - поинтересовался Власенко.
- Если не считать, что я лечу двадцать второго августа в Кобе...
- Шутишь?
- Правда. На Универсиаду.
- Это серьезно? - Власенко озабоченно посмотрел на меня - он был абсолютно трезв. Поразительно! - Не гляди на меня так. Это, - он небрежно махнул на почти пустую бутылку, - не объем. Слушай меня. Ты по свету покатался, а я пожил в заграницах поболее твоего. Не разыскивай того парня - вот мой совет! Он тебе вряд ли что расскажет. Да если и откроется, как на исповеди, кому ты ее представишь? В Спорткомитет? Тебя на смех поднимут и будут правы. Суд в Монреале и приговор Виктору Добротвору документально засвидетельствованы. Даже если Тэд, или Властимил, - придумал же себе чешское имя! - скажет, что Виктор тут ни при чем, это все равно будет гласом вопиющего в пустыне. Пойми!
- Логика твоя не железная - стальная. Но я навсегда потерял бы уважение к себе, если б не попытался добраться до истины. Что потом сделаю с этой информацией, если она окажется вдруг хоть чуть-чуть реабилитирующей Добротвора, пока не догадываюсь. Но она не пропадет, поверь мне. Разве правда может пропасть бесследно? Затеряться... на время, да. Но не исчезнуть окончательно!
- Тебя не переубедить. Тогда еще совет: будь предельно осторожен. Если парень вынужден дать драла из родных пенатов, были, видать, на то серьезные основания.
- Все будет о'кей, Толя! - У меня было так светло, так празднично на душе, словно дело Виктора Добротвора благополучно устроилось и имя его вновь так же чисто, каким было еще недавно. Хотя чему радоваться, если разобраться трезво? Ну, удрал тот подонок в Японию, сменив имя. Ну, скажет мне, что во всем повинен он один, а Виктор - только жертва... Что изменится?
- Вот-вот, и я говорю, - точно читая мои мысли, произнес Власенко. Что изменится?
Я промолчал. Пустые красивые слова не любил произносить никогда, даже на собраниях.
Мы долго не могли расстаться с Анатолием. Перешли через мост на остров, повел я его взглянуть на жалкие остатки водниковского дебаркадера в Матвеевском заливе - жуткое зрелище. Потом, поймав такси на Петровской аллее, подъехали к стадиону и постояли на неровном, торопливо уложенном асфальте там, где когда-то радовал спортсменов тесный, но такой уютный, "домашний" 25-метровый бассейн, где мы плавали в юности. Взошли и на Владимирскую горку и в сгущающейся синеве смотрели туда, за Днепр, где некогда блистали озера и тянулись до горизонта луга, а теперь зажигались огнями Русановка, Березняки, а еще дальше - Троещина...
