- Марины? Да ведь, кажется, ты давно развелся?
- Верно. Она отправилась к матушке с батюшкой, у них, слава богу, на троих пять комнат. Видно, обстановки не хватило, вот она и забрала, горько пошутил Добротвор.
- Ничего не понимаю. Ведь она оставила тебе сына.
- А тут и понимать нечего. Как вся эта история приключилась, Марина и заявилась, в наше отсутствие, правда, и все подчистую увезла, посуды - и той не оставила. Мы с Зорькой уже приспособились, ничего.
Сына Виктора назвали редким именем Зорик, Зарий Викторович; это была затея Марины, пронзительно красивой брюнетки со злыми, недобрыми глазами. Когда она смотрела на тебя, ты чувствовал себя неуютно под этим пронизывающим взглядом. Но для Виктора не существовало женщины прекрасней...
- Да как же она?..
- Это пустяки, правда, и с деньгами она посадила нас с Зорькой на мель - до последнего рубля сняла с книжки. Но ничего, вот-вот продам "Волгу", покупатель уже сыскался, не пропадем. Я позвонил ей сначала, подумал, честное слово, ограбили, говорю так и так, Марина. Она просто сказала: это я забрала, ты теперь пить станешь, а ценности все - Зорика. С чего она решила, что пить начну? Я вообще, кроме кофе да чая, никаких крепких напитков не употреблял, а тут - пить! Странная она...
Мне стало до того обидно за Виктора Добротвора, что забыл, зачем и явился. Но Виктор напомнил.
- Вы о чем-то хотели спросить, Олег...
- Скажи, Витя, только как на духу: кто, а может, что толкнуло тебя на этот безрассудный шаг?
Я обрадовался, когда он назвал меня по имени, решив, что Виктор снова, как в прежние времена, расположен ко мне и разговор получится откровенный. Но ошибся.
- Олег Иванович, в тридцать человек сам выбирает поступки. Правда, говорят, что еще блаженный Августин, коего чтят как первого христианского философа, утверждал: человек творит дела свои помимо воли своей, и вообще уверял, что в основе нашей жизни лежит грех.
- Бог с ним, с Августином. Я тебя хотел услышать.
- Я не молчу, говорю. Но ничего нового к уже известному добавить не могу.
- Ни тогда, ни теперь не верю, чтоб Виктор Добротвор мог сотворить такое с холодной головой, заранее рассчитав прибыли и степень риска! неумолимо возразил я.
- И на том спасибо.
- Твое молчание и нежелание помочь разобраться в этой истории друзьям, тем, кто хотел бы помочь тебе, не идет на пользу ни тебе, ни твоему сыну...
- Сына вы не трожьте! - Голос Добротвора дрогнул, но не задрожал, а зазвенел, как сталь. - Не трожьте! С остальным - сам разберусь... Уж поверьте мне...
- Что ты заладил: сам, ничего не нужно! - взорвался я и тут же пожалел об этом.
- Олег Иванович, посидели мы с вами, чайком побаловались - и до свиданья. Мне более признаваться не в чем. Подонок и предатель Добротвор, чего тут голову сушить!
Мне осталось только подняться, сказать как можно мягче, без обиды, хотя она так и клокотала в груди:
- Будь здоров, Витя. Если что нужно, не стесняйся, я всегда готов помочь.
- Нет, не нужно. Спасибо, но не нужно.
В дверях я обернулся: Виктор застыл в проеме, чуть не подпирая головой перекладину, - в синем тренировочном костюме с буквами "СССР" над сердцем, крепкий, статный, гордый, но не сломленный и не раздавленный случившимся. И это гордое спокойствие, сквозившее в его взгляде, уверенность, с которой он держался, снова обеспокоили, разбередили душу. Да полноте, человек, свершивший столь страшный поступок, не способен так открыто смотреть людям в глаза! Нет, не может!
Больше мы с Виктором не встретились...
Я летел в Кобе, на Универсиаду, но мысли были не о будущих соревнованиях, не о предстоящей встрече со страной, к которой испытывал смешанное чувство любви и разочарования: любви, потому что она поразила меня своими доброжелательными и приветливыми людьми, аккуратностью и порядком, крошечными садиками с камнями, рощами и водопадами, удивительно естественно уживавшимися на нескольких квадратных метрах площади, домиками без внутренних стен, олимпийскими сооружениями и даже обгоревшей, черной вершиной Фудзи, почитаемой верхом совершенства и красоты; разочарования, потому что все здесь выглядело в моих глазах немым укором нам, что мы так расточительно самонадеянны и самоуверенны, и розовые очки буквально приросли к нашим глазам, мешая трезво рассмотреть окружающий, пусть и не наш мир, где тоже немало творений рук человеческих, заслуживающих понимания, уважения и, возможно, наследования их опыта для нашей же пользы...
