Приводились и высказывания людей, близко соприкасавшихся с Добротвором. Старший тренер сборной Никита Викторович Мазай, пожалуй, был единственным, кто остался сдержан и даже взял часть вины на себя: "Мы видели в нем лишь великого боксера, но, наверное, где-то, когда-то проглядели человека, в этом и наша, тренеров, вина. Что и говорить, в последние годы все мы больше уповаем на результат спортсмена и меньше стремимся "лепить" его душу. Хотя, если откровенно, для меня поступок Добротвора ("Он не сказал: преступление", - отметил я про себя) полнейшая неожиданность. Наверное, это тем более суровый урок для тренеров: нужно всегда быть начеку, уметь вовремя заметить дурное и удержать человека от падения..."
Зато Семен Храпченко, ездивший с Виктором в Канаду, был предельно критичен: "Не могу простить себе, что жил с этим человеком в одной комнате на сборах, радовался, когда удавалось вместе поселиться и за границей. Он был моим идеалом, и такое разочарование. Таких, как Добротвор, на пушечный выстрел нельзя подпускать к нашему спорту. Может, и слишком резко звучит, но для меня он - предатель!"
Семена я тоже знал, правда, не так хорошо, как Виктора, но много лет наблюдал за его спортивной карьерой. Многие считали его осторожным боксером-тактиком, а мне он почему-то виделся просто трусливым, это особенно явственно проявлялось, едва он убеждался, что легкой победы не будет. А в Канаде? Более позорного зрелища я не видел: Храпченко просто бегал от соперника, не давая тому приблизиться на удар...
Впрочем, это все не имело никакого значения.
Вечером, когда мы с Наташкой вконец устали друг от друга, от утоленного чувства переполнявшего нас счастья, настроение у меня вдруг беспричинно испортилось. Я не сразу раскусил, в чем тут дело, но разгадка лежала на поверхности: у меня из головы не шла та статья. Я представил, что чувствовал Виктор Добротвор, вчитываясь в черные строки...
На следующее утро я позвонил Савченко из своего редакционного кабинета.
- Прилетел? Ну, заходи. Когда буду? Целый день, только с пятнадцати тридцати до восемнадцати - коллегия. После шести буду - доклад нужно готовить, в Днепропетровск еду, - проинформировал меня Павел Феодосьевич.
Ледяной воздух гулял по кабинету Савченко - окно, как обычно, распахнуто чуть не настежь, несмотря на морозец, потрескивавший легким снежком под ногами. Я первым делом решительно захлопнул раму.
- Вот эти мне неженки! - добродушно пробурчал Савченко. - А еще спортсмен!
- Бывший, это раз. Во-вторых, еще со времен спорта боюсь сквозняков.
- Закаляться надо. Как долетел?
- Прекрасно.
- А мы сели вместо Москвы в Киеве, два часа торчали, а потом Москва открылась и мы приземлились во Внуково.
- В Шереметьево...
- Нет, Шереметьево было по-прежнему закрыто, во Внуково. Ну что, оценили наше выступление на пять баллов, высший класс. Я полагаю, ребята заслужили такую оценку, сумели собраться, постоять за себя, как и нужно советским спортсменам. - Я давно обнаружил за Павлом эту привычку: разговаривать даже с близкими ему людьми, словно выступая перед большой аудиторией. Сначала недоумевал, потом понял: должность накладывает отпечаток даже на такого неординарного человека, как Савченко.
- Оценка, бесспорно, заслуженная. Три из четырех золотых выиграть такое нам давно не удавалось. Паша... - Я сделал паузу. - Расскажи, что решили с Виктором Добротвором.
Он помрачнел.
- Сняли звание заслуженного, пожизненная дисквалификация со всеми вытекающими...
- Разобрались? В чем причины, как он на это решился?
- Что там разбираться! Сделал - получи. - Голос Савченко был жесток и обжигал, как декабрьский мороз.
- Что же теперь ему делать?
- Что и все люди делают. Работать.
- А возьмут?
- Тренером? - Савченко замялся. - Пока не хотят...
- Ты мне обещал, что разберешься в этой истории...
- Уже разобрались...
- Паша, ты ведь знаешь, что он не преступник, не было за ним никогда ничего подобного! Даже малейшего отступления - никогда! Ты же помнишь, а если забыл об этом, позвони - пусть зайдет гостренер по боксу, начальник управления международных связей, спроси их, были ли какие сигналы, нарекания на его поведение дома или за границей. Это же нужно учитывать, нельзя смахивать человека, как проигранную пешку с шахматной доски! - я чуть не кричал.
