Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/160510.html
* * *
[Борис Парамонов: "Стол и корыто"]
29.05.2006 22:11 Борис Парамонов
В Соединенных Штатах серьезная печать отметила 50-летие книги, ставшей этапной в развитии политической мысли: это «Властвующая элита» Райта Миллса. Книга, вышедшая в 1956 году, приобрела мгновенную популярность. Ее почти сразу же (в 59-м) перевели в СССР, и советская пропаганда надолго вооружилась понятием «военно-промышленный комплекс США» – которое вычеканил как раз Райт Миллс.
Главная мысль книги: по-настоящему правит Штатами вот эта самая «властвующая элита», состоящая из трех главных слоев: гигантские корпорации, военное руководство и аппарат правительственных служб. Еще одно крылатое выражение: «в корпоративной Америке нет демократии» – опять же из книги Райта Миллса. Все три слоя то имеют общее, что их никто не выбирал, а именно на этих уровнях принимаются главные решения. К примеру, нынешний госсекретарь Кондолиза Райс – не выборное лицо; никто не выбирает демократическим голосованием чиновников и экспертов государственных служб. Более того, идет постоянная ротация среди эшелонов власти: отставные политики делаются главами корпораций, корпоративные боссы – министрами, а президентом страны может стать генерал – в момент выхода книги Миллса это был как раз Эйзенхауэр.
В общем, происходит то, что сейчас в России обозначается выражением: короля играет свита. Сказав о России, нельзя не провести параллелей с Америкой – и увидеть, насколько прав Райт Миллс, сомневающийся в американской демократии.
Разница огромная. Прежде всего, власть в Соединенных Штатах по-настоящему ответственна: она может принимать те или иные решения, но отчитываться в них всегда приходится – на ближайших выборах. И это выборы реальные, а не фальсифицированные. При этом в сущности не важно, какова программа конкурирующих партий; главное, что власть не бесконтрольна и ее можно законно сменить. Получается, что самым важным инструментом демократии выступает ее форма, а не содержание политических программ, которые в результате процедуры выборов можно заменить другими. Далее: в корпоративной Америке нет демократии, но корпорация тоже ведь не одна. Понятие свободного рынка предполагает демократию, потому что конкурентность внутренне, структурно демократична.
Наконец, едва ли не главное: свободные средства информации, особенно телевидение. Принцип тот же: многообразие выбора, конкурентность. В Америке нельзя волевым решением власти закрыть неугодный телеканал.
В сущности то, что сказал Райт Миллс – это проекция на политическое поле известной концепции отчуждения: люди собственным трудом создают структуры, выходящие из-под их контроля. Но отчуждение – ничто иное, как другое название культуры: можно ведь сказать, что этикетный запрет на превращение обеденного стола в сортир тоже отчуждает. Отчуждение нельзя назвать несвободой. Несвобода – это отсутствие или бездеятельность демократических институтов. Когда Владимир Путин, закончив второй срок президентства, станет председателем какой-нибудь международной корпорации, влияющей среди прочего на положение дел в России – это будет серьезным завоеванием российской демократии.
Соблюдайте форму, не рыгайте за столом.
Радио Свобода © 2013 RFE/RL, Inc. | Все права защищены.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/159260.html
* * *
[Фрейд сегодня] - [Радио Свобода © 2013]
Исполнилось 150 лет со дня рождения Зигмунда Фрейда. Нынешние отзывы на эту дату носят на себе черты сиюминутной политической ситуации. Комментарии сильно политизируют Фрейда. Это не удивительно. Базовые открытия Фрейда давно уже вошли в общий фонд западной культуры, сделались общим местом — а кое в чем и значительно пересмотрены. Но сейчас не нужно ломиться в открытую дверь, объявляя отца психоанализа великим ученым. Даже те, кто не любит Фрейда — а таких людей сколько угодно, — не рискнут объявить его шарлатаном, как это делал один капризный русский писатель.
Интересно, что сам Фрейд предвидел эту ситуацию — всегдашнюю спорность психоанализа — и даже счел это аргументом в его пользу. Психоанализ слишком задевает людей, делает их жизнь крайне неуютной. Это та правда, которую не хочется слышать, тем более о себе слышать. Психоанализ сделал жизнь людей сложнее — хотя и обещал некоторое в перспективе облегчение. Вспомним, в какой ряд поставил себя Фрейд: вместе с Коперником и Дарвином. Первый показал, что Земля не центр Вселенной, а человек на ней не управитель оной. Дарвин лишил человека не только привилегированного положения в Космосе, но и поставил его в ряд с прочим животным миром. Фрейд нанес окончательный удар, который вряд ли можно назвать милосердным: человек не является хозяином даже в собственной душе. Душа человека болезненно расколота, и он даже не знает об этом. Что тут имеется в виду, всем известно, но тем не менее следует повторить в любом разговоре о Фрейде. Есть три слоя психики, душевной жизни, и только один из них тождествен с сознанием — то, что можно называть «я» человека. Гораздо обширнее область бессознательного или подсознания — вместилище всякого рода антисоциальных инстинктов и примитивных импульсов. И наконец Фрейд выделил группу Сверх-Я: это комплекс норм, упорядочивающих общественное поведение человека. Все эти три группы психики находятся между собой в положении постоянного конфликта, на языке психиатрии носящего название психоневрозов. Психоанализ Фрейда был поначалу методом психотерапии, лечения психоневрозов — путем высветления области бессознательного. Болезнетворные импульсы, идущие из бессознательного, носят сексуальный характер, утверждал Фрейд, психоневрозы — это болезни пола, их этиология сексуальная. Вокруг этого положения развернулись главные баталии. Сегодня нам важно подчеркнуть другое, куда более важное у Фрейда: открытие им самого феномена бессознательной душевной жизни, несводимость психики к сознанию. Что касается пресловутого либидо, то оно само нынче рассматривается не как последняя основание, ни к чему более не сводимое, а как некая знаковая система. Проще говоря: если Фрейд считал, что всё есть символы либидо, то теперь — после Юнга — легче думать, что либидо — само символ; так сказать, означающее, а не означаемое.