Возвращаясь к Штраусу: он подчеркивал, что древние мудрецы, вроде Платона или Маймонида, были не только элитарными, но подчас и эзотерическими учителями, что для их понимания требовались немалые умственные усилия и вообще некоторая как бы избранность, культурная аристократичность. Стивен Смит в книге о Штраусе пишет:
Древние напоминают нам, что человечество не бесконечно совершенствуемо, что идеальный мир не только разумом управляется, что культурное и историческое разнообразие не означает, что всё дозволено, что провозглашение равенства не гарантирует добродетели. Тем самым он согрешил против самой священной доктрины демократической культуры: равенства.
Парадокс Лео Штрауса в Америке двойствен. Во-первых, это попытка использовать его в принятии неких военно-политических решений. Я не думаю, что у него были какие-то основополагающие мысли на этот счет, хотя в одном из своих курсов он говорил о Макиавелли, а в знаменитом сочинении «Князь» есть глава под названием «Об артиллерии». Во-вторых, конечной целью американского вмешательства в Ирак было и остается построение демократической системы в этой стране, так что, каким бы ни было отношение Штрауса к демократии, нельзя ссылаться на него в оправдании каких-либо недемократических действий. В целом же получается, что некие верховные гуру, взявшие на себя заботу о низовых недомыслах — так можно понять основную рекомендацию Штраусу, — наделяют их именно демократией, а не какой-либо формой авторитарного управления. Так что если говорить о неудаче американской политики в Ираке, то не стоит ссылаться на Лео Штрауса, а уместнее еще раз вспомнить имена Вольфовица, Пёрла и прочих в этом роде.
Проблема равенства, эгалитаристского видения мира не решается тем, что в обществе неизбежно находятся люди, занимающие высшие места. Как известно, все равны, но некоторые равнее прочих. Право на руководящий авторитет дает не служебная должность, а духовное превосходство, а если это звучит слишком уж недемократически, — то профессиональная компетентность. Как говорил булгаковский профессор Преображенский, Маркс не учил пролетариев мочиться мимо унитаза. Так и Лео Штраус не учил своих студентов в Чикаго принимать служебное положение за духовное превосходство.
Вот тут и сказался основной парадокс самозваных учеников Штрауса: решение о возведении демократии в Ираке приняли сверху (не говоря уже о том, что со стороны), тогда как демократия рождается всегда и только снизу, самодеятельностью масс. Сейчас в Америке на высокой степени напряжения обсуждается вопрос: что первичнее — политические институты или культура в самом элементарном смысле, как быт и нравы народа? Одни говорят, что демократические институты будут менять культуру, порождать иной, демократический климат, другие, что вне уже наличных культурных установок, склоняющих к демократическим способам политической жизни, невозможно создать стабильные демократические институты. Здесь всё время идет речь о Ближнем Востоке, но ведь и русский пример можно вспомнить. Демократию России даровали сверху — и что получилось? Разве что еще не убивают друг друга, да и то есть (или была) Чечня, да зато криминальные разборки. Вот этот вопрос и есть квадратура круга или, еще одна традиционная загадка: что раньше — курица или яйцо? Недавно сообщалось, будто в Англии решили этот вопрос, будто раньше курица. Остается решить, что считать курицей.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/259139.html
* * *
[Превыше пирамид] - [Радио Свобода © 2013]
Давно я уже чувствовал за собой некий долг — высказаться о романе Леонида Леонова «Пирамида». Прочесал весь русский интернет — не нашел ничего интересного. Правда, у Леонова есть свои поклонники, но из тех, о которых говорится: с такими друзьями и врагов не надо. Его пытаются затащить к себе красно-коричневые деревенщики. Что касается пристойной прессы, то видно, что у ее работников просто не хватает времени поднять это сочинение — объемом в полторы тысячи страниц. Времена сейчас быстрые, газетно-интернетные. Телесериал из «Пирамиды» тоже не сделаешь: Леонов писатель фантастический, даже гротескный, отнюдь не реалист, хотя внешность его обманчиво-реалистическая, он умеет крепко описать быт, реалии существования, особенно пейзаж. Вообще Леонову не повезло: он остается в памяти как советский классик, и числится в массово-интеллигентском сознании чуть ли не в ряду кавалеров золотой звезды, тем более, что советская власть действительно все возможные медали на него навесила, как на Брежнева. Поставить его вместе с Шолоховым было бы точнее, но ведь и Шолохов неприятные ассоциации вызывает. Хотя Леонов такой халтуры, как вторая часть «Поднятой целины», не писал. И даже нельзя сказать о Леонове, как о многих, что он сначала писал хорошо, а потом плохо. В том-то и дело, что писал он всегда хорошо. Он только начал повторяться, застрял на месте. Вернее — покатился по инерции. Леонов начинал в лесковско-ремизовской манере, но очень скоро его захватил и подавил Достоевский, инерция его от Достоевского. О молодом Леонове еще Шкловский писал: он так удачно подражает Достоевскому, что заставляет усомниться в собственном таланте. Герои, конфликты, ситуационные блоки — почти всё у него от Достоевского. Кроме языка: а это очень много, это для писателя почти всё. Язык у Леонова свой, его ни с кем не спутаешь, узнаешь мгновенно. Любимые инварианты из Достоевского у него — Сонечка Мармеладова (вариант — Марья Лебядкина), Настасья Филипповна и Мармеладов. Неоднократно появляется Шигалев — последний раз именно в «Пирамиде», в образе фининспектора Гаврилова. Хуже со Свидригайловым — в лучшем случае получается князь Вальковский, хотя в «Пирамиде» Леонов его возводит аж в Сатану.
