Правда, в самое последнее время появились работы, ревизующие представление о зловещей роли покойника в воспитании поколения американских «ястребов». Статья Эдварда Ротстайна в NewYorkTimesкак раз и построена вокруг одной из них — это книга профессора Йельского университета Стивена Смита «Читая Штрауса: политика, философия, иудаизм». Набор таких тем может показаться странноватым, но мне, например, понятно, почему в этом комплекте появился иудаизм: конечно, речь тут идет о Спинозе, о его антиперсоналистической философии. Из статьи Ротстайна выясняется, что Штраус был также под сильным влиянием еврейского средневекового мыслителя Маймонида. Как всё это ложится в систему его собственной политической философии, мы еще увидим.
Вот основной тезис Стивена Смита в его подходе к Лео Штраусу:
Штраус совсем не был консерватором, он был другом либеральной демократии — одним из лучших друзей, которые она когда-либо имела. Более того, вопреки утверждениям его критиков, Штраус не смотрел на политику ни справа, ни слева, — он смотрел на нее сверху.
Вообще, знакомясь с Лео Штраусом, трудно понять, каким образом его мысль могли связать с политикой, понимаемой в прямом практическом, прагматическом смысле, установить его влияние на пентагоновских стратегов. Или как сами эти стратеги могли ссылаться на Штрауса — на что он им? Стивен Смит пишет:
Штраус, как и другие интеллектуальные беженцы из худших тиранических режимов ХХ века, признавал величие и достижения демократической современности, воплощенной в его новом американском доме. Но он также видел ее трудности, понимая, что в демократической культуре такие концепции, как добродетель и честь, менее значительны, чем равенство и свобода.
В демократии труднее провозглашать абсолютные нормы справедливости и морали, но легко видеть альтернативные перспективы и гарантировать им право быть высказанными. И если люди способны переделывать себя с такой демократической легкостью, почему бы не допустить, что их могут переделывать другие? Пластичность, податливость людей несомненна.
Но в этом и таится опасность:
Представления о совершенствовании человечества и его способности переделывать мир кончились тираниями ХХ века. Штраус предупреждал: «Мы не можем позволить себе быть льстецами демократии, как раз потому, что мы ее друзья и союзники.
Не забудем, что это убеждение человека, который своими глазами видел, как в рамках демократических институтов пришел к власти Гитлер. И если продлить эту тему в наши дни, как раз на ту сферу, где сказываются последствия деятельности его якобы учеников, то вот вам самый свежий пример: демократические выборы в ближневосточных странах приводят к власти крайние фундаменталистские элементы, скажем, «Хамас» в Палестине, или легализуют «Хезболлах» в Ливане. 21 июля Тед Коппел пишет в NewYorkTimes, что один авторитетный иорданский деятель сказал ему: фундаменталисты используют демократию, как туалетную бумагу — для разового употребления, а потом ее выбрасывают. В статье Коппела еще раз повторяется то, что говорилось уже не раз: демократические выборы в Ираке, давшие победу шиитам, — как раз то, что нужно шиитскому Ирану.
В свете того, что мы узнаем сейчас о Лео Штраусе, эта предполагаемая связь его идей с современным американским консерватизмом предстает неким скандальным парадоксом, какой-то квадратурой круга, которую принялись решать в высоких ведомствах.
В чем причина такой путаницы? Теперь, зная кое-что о Штраусе, можно ее увидеть и понять.
Лео Штраус был мыслителем элитарным. И даже точнее: он был мыслителем, понимавшим необходимость умственной, культурной, политической элиты даже и в демократическом обществе. Вспоминается Герцен, сказавший: нельзя пускать истину на голоса, то есть видеть в демократических процедурах единственный путь к правильным решениям. А в том, что большинство мыслей Лео Штрауса можно обнаружить в таких книгах Бердяева, как «Философия неравенства» или «Новое Средневековье», я не сомневаюсь ни на минуту. Демократическая практика разворачивается в количественном поле, в голосованиях, она разрешается механическим сложением (или вычитанием), но от необходимости качественного отбора, от создания элиты освободиться всё же нельзя. И в конечном счете именно элита принимает решения. Стоит ли спорить об этом, зная этапный труд Райта Миллса «Правящая элита», пятидесятилетие которого недавно активно отмечали в Америке? Основное у Миллса: решения принимаются в инстанциях, которые никто не выбирал. Положительное значение демократии в том, что она контролирует власть, ограничивает ее, не дает превратиться в абсолютную, а не в том, чтобы решать такие вопросы, как, скажем, использование стволовых клеток в медицине.
