Пожалуй, Свердлова даже можно понять. Столкнувшись с наивным любопытством деревенских жителей — не абстрактных, а реальных, серых, забитых людей, во имя которых, казалось бы, и готовилась революция, — он раздражается. В отличие от него Иосиф Джугашвили к этим визитам относился добродушнее, можно сказать, — философски. Позже он рассказывал Аллилуевым про своих соседей хантов: «Один приходил чаще других. Усядется на корточках и глядит не мигая на мою лампу-молнию. Точно притягивал его этот свет. Не проронив ни слова, он мог просидеть на полу целый вечер... Мы вместе ужинали мороженой рыбой. Я тут же строгал ее. Голову и хвост получал Тишка (собака Джугашвили. — К.Р.)».
Сталин иначе относился к местному населению. Очевидцы рассказывали, что однажды он спас девочку, умиравшую от воспаления в горле. Обладая некоторыми познаниями в медицине, он сумел через трубку высосать гной из фурункула, душившего ребенка, рискуя сам погибнуть от инфекции. Это поступок тургеневского Базарова, но не в романе, а в жизни.
Так в чем же причина конфликта? Кто же был инициатором «разъезда» двух ссыльных? Не вдаваясь в подробности, Свердлов так рассказывал отбывавшему ссылку в Туруханском крае питерскому рабочему Иванову про причины своего переселения на другую квартиру: «По прибытии в ссылку я поселился в его (И. Джугашвили. — К. Р.) хижине, но вскоре он не стал со мной разговаривать и дал понять, чтобы я освободил его от своей персоны, и тогда я стал жить отдельно от него».
Из этого простого, но довольно скользкого объяснения следует, что «не неуживчивость» Иосифа стала причиной переселения Свердлова, а то, что Джугашвили перестал разговаривать с ним, практически объявил своему товарищу бойкот. Но он не просто разочаровался в товарище — тот стал ему безразличен, и он даже не ищет со Свердловым примирения, перестав с ним общаться и разговаривать до конца совместного пребывания в Курейке.
То есть конфликт был не на почве «обслуживания кухни» и даже не на несовместимости национально-культурных традиций и характеров, а на основе чего-то личного, что Джугашвили показалось достойным разрыва отношений. Несомненно, что 36-летний Иосиф и более молодой, 29-летний Яков обладали различным жизненным опытом, несхожими характерами и отличались даже ростом — Яков был ниже.
Но являлся ли незаурядностью сам «товарищ Андрей»? Каким он представлялся своим современникам?
Вячеслав Молотов, дававший меткие оценки многим политическим деятелям в беседах с Феликсом Чуевым, говорил о Свердлове: «Еврей. Ничем особенно не выделявшийся, но очень преданный Ленину... громовой голос, прямо черт знает как из этого маленького человека такой чудовищный голос идет. Иерихонская труба! На собрании как заорет: «То-ва-ри-щи!» Все сразу что такое»? Замолкали. Для Ленина был очень подходящий. Все знали, будет говорить то, что Ленин ему поручил. <...> Пропагандист, но главное — организатор, на больших собраниях — короткое выступление, поддержать дисциплину... Возможно, Ленин очень жалел его и ценил... он хорошо выполнял задания Ленина... Далеко не заглядывал, не проявлял инициативу (курсив мой. — К. Р.), но честный, партийный, преданный человек, чего мало для руководящего деятеля, — Ленин перехвалил Свердлова... Да, чересчур... — молодой все-таки умер, тридцать четыре года прожил. Да и критиковать его не за что».
Казалось бы, все ясно. И все-таки слабости у будущего председателя ВЦИК были. «У Якова Свердлова, — пишет писатель, — после его смерти в сейфе обнаружили 7 заготовленных заграничных паспортов и семь бланков чистых паспортов. И к ним солидное финансовое подкрепление — золотые монеты царской чеканки на сумму 108 525 рублей, 705 золотых изделий с драгоценными камнями.
Заметим еще, что жена Свердлова К.Т. Новгородцева была тайной хранительницей алмазного фонда Политбюро (был спрятан на ее квартире). Он предназначался для того, чтобы «в случае крушения власти обеспечить членам Политбюро средства для жизни и продолжения революционной деятельности». Каких членов Политбюро, я думаю, разъяснять не следует. Сталин и его окружение в их число, конечно же, не входили».
