Впоследствии удачная ассоциативная связь со словом «сталь» как выражение крепости и несгибаемости и символическая общность с псевдонимом Ленин не вызывали у него больше желания менять сложившееся политическое имя. Впрочем, к этому времени уже подоспела и революция, но, конечно, Иосиф Джугашвили не мог подозревать, что один из зашифрованных его кодом псевдонимов станет всемирно известным политическим именем.
Разрешение на официальное оформление брака Иосифа Джугашвили со Стефанией Петровской запоздало. 23 сентября, в день, когда бакинский градоначальник дал на него согласие, узника взяли на этап. Зато накануне без особых проволочек власти выполнили другие формальности. 7 сентября Иосифа Джугашвили ознакомили с извещением о запрещении ему проживания на Кавказе в течение 5 лет. И уже 9 сентября градоначальник направил полицмейстеру спешное «арестантское предписание». Оно требовало: «С первым отходящим этапом отправить названного Джугашвили в распоряжение вологодского губернатора».
Однако его судьба едва не подверглась и другому неожиданному повороту. В ночь на 15 сентября, нагрянув на квартиру дома, находившегося в крепости, жандармы охранного отделения захватили ручную типографию и архив Бакинской организации РСДРП.
Среди изъятых при обыске бумаг была обнаружена написанная от руки записка: «17 октября 1909 г. согласно решению Бакинского комитета Российской социал-демократической рабочей партии получил от Биби-Эйбатского отделения «Гуммета» 30 руб. на нужды техники (типографии. — К. Р.). Секретарь Бакинского комитета Коба». Кроме того, в попавшей в руки жандармов рукописи, написанной на 11 листах, под заглавием «Собрание конференции БО РСДРП 25 октября» указывалось: «Ораторами выступают «Апостол», Коба, «Саратовец», «Петербуржец»...» Далее перечислялись еще 12 партийных кличек.
Ротмистр П. Мартынов мог торжествовать. Не скрывая этого, он докладывал в Департамент полиции: «Означенные рукописи послужат к изобличению арестованных мною ранее Спандаряна, Иосифа Джугашвили (нелегальный Тотомянц)... и других, так как содержат в себе указания на их партийную принадлежность».
Действительно, так как охранке уже было известно, что под нелегальной кличкой Коба скрывался Иосиф Джугашвили, то идентификация его почерка могла служить вещественным доказательством его принадлежности к запрещенной партии. Теперь в руках начальника охранки появились улики, которые могли иметь для Иосифа Джугашвили самые тягостные последствия. Привлечение к суду угрожало ему тюрьмой, каторгой или по меньшей мере вечным поселением в Сибири.
Но пока Мартынов строил свои планы в отношении судьбы руководителя бакинских революционеров, дорога снова уводила Иосифа Джугашвили на Север. На этот раз ею путь к месту ссылки оказался короче — 18 дней. Он вновь оказался в Вологодской тюрьме 6 октября и пробыл здесь неделю, пока не поступило распоряжения губернатора: «Отправить в Сольвычегодск». Ему предстояло вернуться туда, откуда он бежал.
18 октября, когда северная зима уже свирепствовала не меньше, чем царский режим в России, политических отправили по этапу дальше. Путь из Вологды в Сольвычегодск под конвоем занял 10 дней, и 29-го числа Иосиф Джугашвили прибыл к месту отбывания наказания.
Знакомые места встретили его звенящей тишиной, видом на уже покрывшееся льдом озеро и унылые избы с почерневшими от дождей бревенчатыми стенами. Он поселился на Миллионной улице, упиравшейся одним концом в центр городка, а другим — выходившей на окраину. Сколоченные из досок тротуары, обрамлявшие разбитую осенней грязью дорогу, уже скрывал снег. Небольшая комната, освещавшаяся долгими вечерами тусклым светом керосиновой лампы. В ней стояли кровать и диван, изготовленные руками местных умельцев, круглые столики и стулья в простенках. Убранство дополняли голландская печь и кадки с растениями в углах.
Старый «знакомец» — уездный исправник Цивилев уже заготовил для строптивого беглеца постановление: «О привлечении к ответственности за самовольную отлучку по ст. 63 Устава о наказаниях сбежавшего и возвращенного поднадзорного Джугашвили». Каким было наказание, не установлено, но это и неважно. В годы усиленной «демократизации» России у многих людей, воспринимающих любые глупости на веру, сложилось мнение, что пребывание в царских ссылках было чем-то вроде поездки по бесплатной профсоюзной путевке в дом отдыха или санаторий. Сами ссыльные почему-то не разделяли такого мнения.
