Ленин учел предложения бакинской «пролетарской фронды». Поскольку все попытки восстановления единого ЦК оказались безуспешными, 22 ноября 1910 года большевистский центр потребовал немедленного созыва нового пленума ЦК в составе членов, находящихся на свободе, и поставил вопрос о возвращении денег, переданных в общую партийную кассу. Согласно существовавшей ранее договоренности созыв такого Пленума после выставления требований должен был быть осуществлен не позднее трех месяцев. То есть до 22 февраля 1911 года. Меньшевики не скрывали недовольства, и с этого момента межфракционная борьба внутри РСДРП приобретала открыто непримиримый характер.
Конечно, в 1910 году Иосиф Джугашвили был уже иным, чем восемь лет назад, в период первой своей ссылки. Горячность, торопливость и поспешность в стремлении обрести желанную свободу уже улетучились. Теперь он более прагматично воспринимал неудобство нелегальной жизни, обязывающей с постоянной настороженностью смотреть на каждый «котелок» — шляпу на голове случайного прохожего, заставляя подозревать под ней личину полицейского филера.
Он понимал, что самым разумным в ею положении было отбыть срок ссылки, чтобы, очистившись от «пятна» беглеца и не обременяя себя лишней конспирацией, уверенно заниматься революционной работой. Нет, он не исключал и возможность побега. Но такую необходимость он хотел подтвердить гарантией его востребования на воле. Кроме того, для побега были нужны деньги, а их у ссыльного не было.
Прибыв на место, он сразу дал знать о себе за границу и 30 декабря получил письмо, содержащее вопросы о ею позиции и намерениях. На следующий день он написал ответ. Свою точку зрения и предложения он предельно ясно изложил еще в августе 1909 года в статье «Партийный кризис и наши задачи». И теперь он вынужден повторять очевидные для него вещи.
Поэтому в ею ответе проявлялось даже некоторое раздражение: «По-моему, для нас очередной задачей, не терпящей отлагательства, является организация центральной (русской) группы, объединяющей нелегальную, полулегальную и легальную работу на первых порах в главных центрах (Питер, Москва, Урал, Юг). Назобите ее как хотите, — «русской частью ЦК» или вспомогательной группой при Цека — это безразлично. Но такая группа нужна, как воздух. Как хлеб <...> С этого, по-моему, пойдет дело возрождения партийности. Не мешало бы организовать предварительное совещание работников, признающих решение Пленума, конечно, под руководством Цека...»
Его раздражение объясняется волокитой в решении насущных вопросов. Он прекрасно понимает, что организация партийного центра в России — лишь полумера, необходимая для вывода социал-демократов из кризиса. Но собственная бездеятельность ею томит, и «окопавшемуся» за рубежом, утонувшему в распрях руководству партии он откровенно предлагает свои услуги. И, меняя тему, он пишет. «Теперь о себе. Мне остается 6 месяцев. По окончании срока я весь к услугам. Если нужда в работниках в самом деле острая, то могу сняться немедленно...»
Впрочем, отправляя это письмо, Иосиф Джугашвили не намеревался ограничиться бездеятельным ожиданием ответа. Он начинает готовиться к побегу. 24 января 1911 года в письме в Москву на имя B.C. Бобровского он пояснял свое положение: «Я недавно вернулся в ссылку («обратник»), кончаю в июле этого года. Ильич и К° зазывают в один из двух центров, не дожидаясь окончания срока. Мне же хотелось бы отбыть срок (легальному больше размаха), но если нужда острая (жду от них ответа), то, конечно, снимусь. А у нас здесь душно без дела, буквально задыхаюсь».
Человек действия, он смотрел скептически на бесплодную полемику в среде социал-демократов. Он не скрывает своего неодобрения общей возни вокруг думского вопроса, отразившейся в позициях «отзовистов», «ультиматистов» и «богостроителей». Вместе с тем он поддерживает Ленина в борьбе с меньшевиками и «троцкистским блоком», который в предыдущем письме (за границу от 31 декабря) называл «тухлой беспринципностью» и «маниловской амальгамой». Но он не видит практического смысла в этом параде интеллигентскою словоблудия.
