Калитка забора, за которым стоял домик Актера, была открыта.
– Э-эй, папаша! – крикнул Ленчик, ступив на крылечко дома. – Ты там живой?
Никто не отозвался.
Ленчик толкнул дверь. Она открылась, будто его поджидали. Он вошел в сени, неловко громыхнул пустым ведром и прошел в комнату. Актера в ней не отыскалось.
– Да где же ты? – весело крикнул Ленчик, поглядывая по сторонам.
Потом прошел в спаленку, поглазел на пустую, аккуратно заправленную кровать. Заглянул на кухню. И… увидел Актера. Тот сидел на стуле, уронив голову на грудь. Ноги его были связаны. По груди в несколько рядов шла веревка, плотно прижимавшая спину Свешникова к спинке стула. Заведенные назад руки тоже были связаны.
Ленчик похолодел, заметив под стулом растекшуюся лужицу крови. А когда подошел к Актеру и поднял ему голову, то увидел, что рот его был широко раскрыт и в него засунуто… нет, точнее сказать, плотно забито – вафельное полотенце. Но не от этого Ленчика бросило в дрожь и он замер на время каменным изваянием. А от того, что у Актера не было глаз. Вместо них блестели в слизи и запекшейся крови пустые глазницы. А то, что еще недавно было глазами, растеклось по щекам и подбородку…
Ноги перестали держать. Леонид присел рядом, на пустой стул, продолжая смотреть на Актера. Так он просидел не менее четверти часа, но эти пятнадцать минут показались ему одним мгновением. Нет, меньше, чем мгновением. Потом Ленчик поднялся и пошатывающейся походкой поплелся к выходу. В сенях он едва не упал, снова споткнувшись о выставленное пустое ведро.
Когда он вышел из дому, то совершенно не знал, в какую сторону топать. Его голова отказывалась соображать, а в глазах стояло незнакомое лицо, некогда принадлежавшее Павлу Лукичу Свешникову, бывшему актеру Городского драматического театра. По этому лицу слизью стекали его глаза…
Когда Ленчик вернулся на Старогоршечную улицу и вошел в дом Севы, его было не узнать: серое лицо, какие-то дикие глаза, и в них застыли слезы.
– Что с тобой? – первый заметил неладное Огонь-Догановский.
Ленчик открыл рот, но слов не последовало.
– А где Актер? – спросил Сева Долгоруков, с тревогой рассматривая Ленчика.
– Он… там, – ответил Ленчик и указал куда-то рукой. И с трудом добавил: – Мертвый.
– Как мертвый? – не понял Сева.
– Мертвый, – повторил Ленчик. – Его убили.
– Надо идти туда, – тихо сказал Африканыч. Очень тихо, но его услышали все.
– Зачем? – спросил Долгоруков. – Чтобы напороться на фараонов и потом объясняться с ними, что мы там делали?
И тут Ленчик произнес фразу, заставившую всех насторожиться. И призадуматься. А еще понять, что Ленька стал опытным и матерым. Как и они все…
– Когда я шел к нему, мне навстречу попался один человек. Плотный, в очках. Вежливый такой.
– Ну и что? – спросил Долгоруков.
– Он как раз выходил из переулка, когда я в него заходил, – добавил Ленчик.
– Ну и что? – повторил свой вопрос Всеволод Аркадьевич, не спуская глаз с парня.
– Ты сам учил меня все подмечать, – не глядя на него, произнес Ленчик, впервые перейдя с Долгоруковым на «ты». До этого Леонид никогда не позволял себе этого: со всеми, включая Огонь-Догановского, он был на «ты», и только с Севой – на «вы». И вот впервые – «ты»…
– Ну, учил… – нетерпеливо промолвил Долгоруков. – И что такого ты увидел в этом человеке?
– Пусть он нам все расскажет, что увидел, – остановил Севу Огонь-Догановский. – Все, с самого начала.
И Ленчик рассказал…
Когда он закончил, повисло гробовое молчание.
– Так что, ты думаешь, что это тот, плотный в очках, его убил? – пытливо посмотрел на Ленчика Долгоруков.
– Не знаю, – ответил тот. – Но это – возможно.
– А что, все может быть, – раздумчиво произнес Огонь-Догановский. – Ведь Актера явно пытали.
– Ясно, что пытали, – согласился со «стариком» Африканыч.
– Зачем? – резко повернулся в его сторону Всеволод Аркадьевич. – Что такого было у отставного актера ценного, о чем он отказывался говорить? Денег у него не было, драгоценностей – тоже…
Какое-то время все молчали. Первым, кто облек в слова мысль, которая промелькнула в головах у всех, был Павел Иванович Давыдовский.
