И вот вместо того чтобы без толку пытаться создавать протонный пучок, на том циклотроне стали работать в диффузном режиме».
Пока Курчатов и его немногочисленные помощники пытались «починить» циклотрон, в стране происходило что-то невероятное. Снова приведём цитату из книги Вальтера Кривицкого, который в марте 1937 года приехал в СССР:
«В железнодорожных кассах в Ленинграде я встретил старого друга и товарища.
— Ну, как дела,? — спросил я его.
Он оглянулся и ответил приглушённым голосом:
— Аресты, одни аресты. Только в одной Ленинградской области арестовано более 700 процентов всех директоров заводов, включая военные заводы. Это — официальная информация, полученная нами от партийного комитета. Никто не застрахован. Никто никому не доверяет».
Таким было первое впечатление от встречи с родиной. Месяца не прошло, как последовали выводы ещё более печальные:
«Шпионская слежка распространилась по всей стране. Первой обязанностью каждого советского гражданина стал поиск предателей…
Мания шпионажа заставляла людей доносить на своих друзей и даже близких родственников.
В Москве один за другим исчезали люди… Никто не знал, будет ли он завтра на своём рабочем месте».
18 марта 1937 года в клубе ОГПУ состоялся доклад наркома внутренних дел СССР и генерального секретаря госбезопасности Николая Ивановича Ежова. Он обвинил своего предшественника Генриха Ягоду в том, что он «… на протяжении всей жизни Советского государства работал на германскую разведку».
В разгар этой беспрецедентной кампании, когда практически всем арестованным предъявлялись обвинения в том, что они являются немецкими шпионами, эмиссары Сталина в Берлине вели переговоры с Гитлером о заключении соглашения между СССР и Германией.
В мае были арестованы восемь наиболее выдающихся командармов во главе с маршалом Михаилом Николаевичем Тухачевским. Судьба другого маршала, Ворошилова, тоже висела на волоске. 11 июня в центральных советских газетах появилось сообщение о раскрытии заговора среди военачальников. На следующий день страна узнала о том, что смертный приговор, вынесенный Тухачевскому и его подельщикам, приведён в исполнение.
Именно в этот момент ленинградские физики во главе с Игорем Курчатовым продолжали доводить до ума циклотрон Радиевого института.
Венедикт Джелепов рассказывал:
«В конце июня ускоритель заработал. Правда, в особом режиме, без нормального источника ионов, в условиях несколько повышенного давления дейтерия в камере, при котором между дуантами возникает тлеющий разряд, приводящий к ионизации газа..
Тотчас после пуска Курчатов распорядился, чтобы была организована трёхсменная работа ускорителя. Это позволило группе физиков, работавших с Курчатовым в ЛФТИ и РИАНе, развернуть интенсивные исследования с нейтронами по ядерной физике и за короткое время выполнить несколько хороших работ».
Казалось, можно было праздновать победу. Но…
Вмешался директор РИАНа В.Г. Хлопин, который слегка «подкорректировал» ситуацию. Об этом — Георгий Флёров:
«И вот циклотрон, над которым так мучались, наконец, заработал. Все неприятности остались позади. Был издан приказ: премировать группу сотрудников Радиевого института, а профессору Курчатову — объявить благодарность как бригадиру наладчиков циклотрона.
На первый взгляд, здесь, была своя логика: Курчатов — сотрудник другого института, Хлопину не полагалось представлять его к премии».
Но Курчатов на директора РИАНа не обиделся, духом не упал и продолжал оставаться всё таким же весёлым, жизнерадостным и энергичным, каким и запомнился Венедикту Джелепову:
«Вспоминается, как Игорь Васильевич, заезжая к нам в лабораторию часто и за полночь, напевал, идя по коридору: „Куда ни поеду, куда ни пойду, а к ним загляну на минутку“ — на мотив старинной песни, блестяще исполнявшейся в ту пору С.Я.Лемешевым».
Впрочем, от тех далёких дней остались воспоминания и несколько иного рода. Хотя они тоже связаны с буднями физтеховских лабораторий.
