телу уставшему отдыха дал бы,
что, если сможем тебе быть полезны.
Не сомневайся, с радушием примем,
печали развеем, тоску отодвинем,
стань нашим гостем, странник болезный.
Не слышит, не дрогнет и глаз не поднимает,
и движется, словно во сне непробудном,
Так пусть же в дороге Господь не покинет
скитальца без сил на пути его трудном!
II
Далекое поле, широкое поле,
и путь бесконечный чрез поле бежит,
а подле дороги холм низкий лежит,
распятье на нем для молитвы о доле.
Ствол грубо обструган высокий, еловый,
и брус поперечный прибит сероватый,
на той перекладине – в муках, в терновом
венце Иисус, наш Спаситель распятый.
Глава окровавлена вправо склонилась,
пробитые руки растянуты вширь, и
в две стороны света дороженька вилась,
куда указали ей руки мессии.
Направо – восток, где светило выходит,
налево – на запад, где ночь верховодит.
Ворота небесные там, на востоке,
там счастливы в вечном раю Божьи дети,
кто жил на земле, веря в счастья истоки, —
сам Бог посылает им радости эти.
На западе ада ворота открыты,
смола там и сера огнем полыхают,
там бесы пируют, грехи не забыты,
там грешные души в огнь вечный бросают.
Господь милосердный, направь нас направо,
спаси чад своих от дороги неправой!
На взгорке на этом стоит на коленях
наш путник младой в тени предрассветной,
к кресту приникает он в жарком моленьи,
бесчувственно древо, мольба безответна.
Быстро шепчет что-то, слез не держит око
и вздыхает часто – тяжело, глубоко.
Так он расстается с девушкой любимой,
юноша любезный, навсегда прощаясь,
в край чужой, далекий участью гонимый,
без надежд на встречу с милой расставаясь:
не сказать словами, как крепко обнимает,
поцелуй последний огнем обжигает:
счастия любимой горячо желает —
«Рок меня жестокий гонит-прогоняет!»
Лицо побледнело, взгляд заледенелый,
но в сердце пламень горячий пылает,
с колен поднимается путник несмелый
и шаг свой на запад легко направляет.
Так пусть же в дороге Господь не покинет
скитальца ни в чаще, ни в знойной пустыне!
III
Стоят, стоят скалы да во лесу глубоком,
возле них дорога, грабов чаща рядом,
вырос дуб могучий на скале высокой,
как король вознесся над дерев отрядом:
к небесам поднята безлистная крона,
зеленые ветви тянет на все стороны;
кора его тугая распорота громами,
тело гниющее расклевано воронами:
просторное дупло, глубокое, удобное —
годится для ночлега хищнику злобному.
И глядь – под тем дубом на мшистом ложе
чья там фигура огромная, грозная?
Зверь или человек в медвежьей коже?
Нет ничего человечьего в образе.
Тело его – как скала на скале лежит,
члены его, как дубовые корни,
власы с усищами никто не разделит,
с шерстью сплелись, что торчит во все стороны;
а под бровями взгляд, все пронзающий,
взгляд ядовитый и очень подобный
взгляду змеиному в траве зеленой.
Кто человек тот? Злобой пылающий
лоб его полон мечтой устрашающей.
Кто человек тот? Что хочет он в чаще? —
Нет, не расспрашивай! Глянь в леса гуще
по сторонам, и увидишь там кости,
что превращаются в прах придорожный,
их расспроси да слетевшихся в гости
воронов стаю, кричащих тревожно,
те много видели – те больше знают!
Вдруг великанище, с ложа вскочивший,
яростным взглядом в дорогу вгляделся
и, булаву над главой раскрутивши,
среди дороги как смерть зачернелся.
Кто приближается? Путник наш кроткий,
посох с распятьем, за поясом четки,
Лучше беги! Обратись-ка обратно!
Смерть поджидает на этой дороге.
Жизнь коротка, а судьба так превратна,
на роковом твоя участь пороге!
Оборотись, убегай что есть силы,
пока булава тебя тут не убила,
на части головушку не раскроила! —
Не слышит, не видит в печали глубокой,
бредет тихим шагом дорогой широкой,
навстречу концу продвигаясь уныло. —
«Стой, червь! Кто ты есть? И куда путь свой держишь?»
Встал путник, лицо побледнело сильней лишь:
«Я проклят, – ответил он чудищу тихо. —
Дорога мне в ад, в сатанинское лихо!»
«Хо-хо, прямо в пекло? – Которое лето,
что я сижу тут, и многое слыхивал,
и видывал много, но именно это
никто еще в уши мои не запихивал! —
Хо-хо, прямо в пекло! Тогда уж не двигайся,
я быстро домчу, не успеешь и охнуть,
когда ж мой черед подойдет адской милостью,
вместе закусим тогда в преисподней!» —
«Не поругаема милость Господня!
