– Сумеешь, – пыхтел Давельман, измученный одышкой и отеческой привязанностью к бестолковой «девчонке».
– Но зачем? – стратегического хода куратора Алла не понимала.
– А затем: ни крови, ни грязи, ни уголовной ответственности. Делись опытом, обучай, рассказывай. Трудно тебе, что ли?
– Трудно! – упиралась Алла Викторовна, еще не до конца вкусившая все прелести врачебной жизни.
– Глупости говоришь. – Самуил Яковлевич с ней не церемонился, потому что знал: его протеже – человек бессистемный, таким в серьезной профессии не место – обязательно что-нибудь забудет или нарушит, проигнорировав инструкцию. – Спорим, девчонка, тебя уволят!
– Да за что? – недоумевала заинтригованная Алла.
– За красоту! – рявкал Давельман и тщетно пытался усмирить одышку.
Вера во всесильного Самуила Яковлевича придала Алле Викторовне сил. «Он поможет», – решила она и немедля бросилась в кабинет завотделением с просьбой позвонить.
Разговор с Давельманом только усугубил ситуацию. Доктор не приукрашивал: антирабической вакцины в городе не было, надежды на то, что она появится к вечеру или завтра, тоже.
– И что же мне делать? – Вопрос, адресованный Самуилу Яковлевичу, повис в воздухе, а завотделением грустно усмехнулся и ответил за Давельмана:
– Искать.
Алла Викторовна бросила трубку.
– Зря вы так, – покачал головой заведующий. – Занятный старикан. И человек большой. Не исключено, что помог бы…
Алле стало неловко: Самуил Яковлевич вряд ли имел какое-то отношение к происходящему, а значит, не заслуживал подобной резкости в свой адрес.
– Позвоните. – Завотделением предупредительно подвинул к ней телефон – Алла Викторовна набрала номер.
– Это я, – виновато прошептала она в трубку, вслушиваясь в тяжелое дыхание куратора. – Извините меня, Самуил Яковлевич, я все понимаю.
– Ничего ты не понимаешь, девчонка, – обрушил на нее свой гнев разобидевшийся Давельман. – Не позвонила, не предупредила: все тайком, все сама… Молчи! – сипел Самуил Яковлевич, не давая той раскрыть рот. – Беспокоить она не хотела! А сейчас что делаешь?!
– Простите, – покаянно пролепетала Алла Викторовна, догадываясь, что Давельман ее не слышит. Сейчас перед ним стояла другая задача – высказать все накопившееся недовольство: и что забыла про него, и что не посоветовалась (Самуил Яковлевич любил давать советы), и что не нашла времени навестить старика… А ведь он к ней как к дочери, потому что своей Господь не дал, а сыновья – отрезанный ломоть… Короче говоря, бессовестная и неблагодарная…
– Так мне и надо, дураку, – задыхаясь, пробурчал он в трубку, и Алла поняла: успокоился.
– Самуил Яковлевич, ну есть же какой-то выход?
– Есть. – У Давельмана всегда в запасе был вариант, традиционно называемый «последней надеждой». – Стратегический запас Родины.
Алла Викторовна опешила:
– Это что, шутка?
– Это направление. – Голос Давельмана зазвучал торжествующе. – Братья по оружию, Алла, военные медики и медицинская служба МВД: они нам не подотчетны, свое ведомство… Поняла?
– Если честно, не очень. – Алла Викторовна от напряжения перестала соображать.
– А представь, Аллочка, ты бы в профессии осталась, – не удержавшись, съязвил Самуил Яковлевич, пустившись в долгие объяснения, из которых его протеже наконец-то сделала нужный вывод: ей – к Григорию, а уголовников берет на себя Давельман.
– Не уголовников, – поправил Самуил Яковлевич, – а медицинскую службу Министерства внутренних дел. Хотя мне, честно сказать, явно не до этого сейчас. Путч в стране. В курсе?
Ответ Аллы Викторовны его не интересовал. Простились они с легким сердцем, даже не договариваясь о встрече. Да и самой Алле казалось, что в ней не будет необходимости. В конце концов, на Григория наверняка можно будет положиться.
– Поможешь? – через час пытала она начальника госпиталя, впервые не чувствуя неловкости за то, что просит человека, преданно в нее влюбленного, а значит, неспособного отказать.
– Скажи, сколько нужно.
Алла Викторовна довольно быстро рассчитала необходимое количество препарата и умножила его на четыре. Цифра получилась приличная.
– Не уверен, что столько найдется, – засомневался начальник госпиталя и вышел из кабинета с листком в руках, оставив Реплянко одну.
