– Чё поперек дороги растележилась? Здесь люди ходют! (К «людям» Танька, видимо, не относилась.) Ничё не думают, никого не боятся, в церкву не ходят… – Похоже, старуха собиралась высказать все, что накипело. – А придут, так не по-христиански, голова не покрыта, стоят в портах…
«В церкву», – царапнуло Егорову, и она мысленно поблагодарила старуху за подсказку. Следующая координата ее пути определилась максимально точно: Танька вышла на остановку, дождалась трамвая и поехала в храм.
В церкви было пусто, от одного кандила к другому переходили несколько свечниц. Егорова подошла к одной из них и спросила, может ли кто-нибудь принять у нее требы и продать свечи.
– Чё ж не может? Может, – еле слышно ответила свечница и, не оглядываясь, пошла к церковной лавке. – Заказывайте, – упредила она Егорову и протянула ей два листочка, обрамленных рамкой и помеченных сверху красным и черным распятиями. – О здравии, об упокоении, – напомнила она.
– И свечи, – попросила Танька.
– И свечи, – эхом отозвалась та, назвала сумму и, не дождавшись, пока прихожанка рассчитается, вновь подалась к кандилу, чтобы завершить очистку от восковых потеков.
Проводив свечницу взглядом, Егорова наконец-то сосредоточилась и записала на листочках нужные имена. «Мама», – подумала она в первую очередь и зажмурилась, пытаясь удержать слезы. Потом поняла, что бесполезно, что вошла в то редкое состояние, когда любая мысль звучит как откровение и заставляет сердце плавиться от печали. «Как же мне трудно, как трудно, Господи!» – всхлипнула Танька и зажала рот рукой: рыдание рвалось наружу. «Зачем? Вот зачем все это?» – билась в ее сознании мысль, лишавшая покоя, мешавшая сосредоточиться на главном, на том, ради чего приходят в храм, – на спасении и очищении души.
Егорова аккуратно положила листки об упокоении и здравии на прилавок и побрела по храму в поисках иконы Казанской Божией Матери. Пока искала, рассмотрела все иконы, внимательно прислушиваясь к внутренним ощущениям – возле некоторых замирало сердце, а потом обливало жаром. «Душа – в рай», – бормотала себе под нос Егорова, не задумываясь над тем, как выглядит со стороны. Храм на то и храм, чтобы говорить с Богом, не оглядываясь на людей.
Перед Казанской Танька замерла, почтительно поклонилась и хотела было прочитать молитву, но не смогла: ни одно слово не выговаривалось. Она судорожно начала вспоминать прежде неоднократно произнесенный текст, но тщетно – на нее спустилась неведомая ей ранее немота. Хотя нет, нечто подобное она уже испытывала во сне, в кошмарном сне, когда пытаешься закричать, а ничего не получается, только рот на разрыв в беззвучии и судорога бессилия по всему телу. В замешательстве Егорова попятилась, рискуя сбить напольный подсвечник, стоявший у соседней иконы.
– Стой, – бросилась к ней свечница и удержала кандило на месте. – Стой, что ты! – Голос ее вновь стал тишайшим. Танька посмотрела на нее как безумная. – Стой. – Та взяла Егорову за руку и встала рядом. – О Пресвятая Госпоже, Владычице Богородица! Со страхом, верою и любовию… Повторяй за мной! – прошептала свечница, не выпуская егоровской руки. (Танька затрясла головой.) – Со страхом, верою и любовию… – снова произнесла женщина и искоса бросила взгляд на онемевшую Егорову.
– Со страхом, – еле выдавила Танька и вновь замолчала.
– Верою, – подсказала свечница.
– Верою, – повторила за ней Танька.
– И… любовию…
– И любовию…
Егорова знала эту молитву с детства, вслед за матерью называла ее одной из самых сильных, а что теперь? Стояла, как парализованная, с величайшим трудом произнося хорошо известные строки. Потрясенная случившимся, Танька благодарно посматривала на свечницу, стараясь в точности копировать движение ее губ, руки, поднятой в крестном знамении.
– Свечку-то поставь, – прошептала ей на ухо свечница и сделала шаг назад. – Поставь, милая, не бойся!
От слова «милая» слезы хлынули из Танькиных глаз с новой силой.
– Поплачь, поплачь, – погладила ее по плечу свечница и поклонилась. – Прости, если что не так.
Егорова остолбенела.
– Да за что же?
– За все прости, – смиренно попросила свечница и тихо добавила: – А икона Илии Пророка – там. – Она указала рукой на соседний придел. – Помолись ему, милая, тревога-то и отхлынет, а сердце очистится.
