— Сойди с меча, — сердито прошипел Воронин. — Пусть его заберут.
Егор повиновался и вслед за Ворониным отшел к своим, пряча в ножны верно послуживший Сайдвиндер. Здоровенный самурай, которого звали Ёритомо, бережно поднял с пола меч Ёсицунэ, обтер его полой одежды, как будто очищая от грязных следов, оставленных ногой Егора, подошел к кэнси и отдал меч ему.
— Постой-ка, я же победил, — спохватился Егор. — Меч ведь мне должен достаться, как трофей.
— Нет, покачал головой Ерофеев, — ведь ты не убил соперника.
— Дай-ка я взгляну на твою руку, — сказал Дворжецкий.
— А чего на нее смотреть? — удивился Егор, в пылу схватки совсем забывший о ране, и тут же скривился. — Ах, черт!
Рана на левом предплечье продолжала кровоточить, кровь стекала по пальцам и крупными каплями падала на цементный пол.
Дворжецкий бесцеремонно оторвал располосованный мечом и испачканный кровью рукав егоровой рубашки, достал из своего кармана бинт, перкись и быстро, профессионально обработал рану — порез был длинный, но неглубокий.
— Какая предусмотрительность, — процедил Егор сквозь зубы, стараясь держаться молодцом.
— Опыт, друг мой, опыт, — ответил Дворжецкий, бинтуя порез. — По уму, следовало бы тебя зашить, но и так, я думаю, быстро заживет.
Самураи, между тем, явно готовились к какой-то церемонии.
— Что еще они там задумали? — поинтересовался Егор.
— Сам увидишь, — сухо сказал Воронин.
Самураи вдруг сделались очень похожими на настоящих японцев, даже те, что японцами не были. Ёсицунэ, обнажившись до пояса, встал на колени, затем сел, поджав ноги, и взял в руки малый меч. Кэнси Цукахара Бокудэн встал позади и слева от Ёсицунэ и занес над головой обнаженный меч. Двое других самураев неподвижно застыли, словно изваяния нио у входа в синтоистский храм.
Егор тихо охнул; он понял — ч т о должно сейчас произойти. А поняв — ужаснулся.
— Их надо остановить! — Егор сделал было шаг вперед.
— Стой! — Дворжецкий вцепился ему в плечо железными пальцами. — Стой и смотри.
Такая власть слышалась в его голосе, такая сила, что Егор не посмел ослушаться. Он стоял и смотрел, не в силах отвести в сторону взгляд или просто закрыть глаза. Он стоял и смотрел — пока не свершился весь страшный ритуал сэппуку.
Ёсицунэ, стиснув зубы, вонзил кодати себе в нижнюю часть живота слева и медленно повел меч наискосок вправо вверх, открывая на теле ужасную рану. Кровь лилась ему на колени темным потоком, заливала пол вокруг. Ёсицунэ был бледен, как смерть, но не издал даже намека на стон. Когда он стал плавно заваливаться на правый бок, Цукахара Бокудэн, пронзительно крикнув: Ис-са! — взмахнул мечом. Из перерубленной шеи Ёсицунэ ударил багровый фонтан, голова отделилась от туловища, но не покатилась по полу, а повисла на тонком лоскуте кожи.
Егор перегнулся пополам, и его вырвало.
В эту ночь Егор не мог заснуть. Он лежал дома, в душной горячей влажной постели, вспоминал ненавидящие взгляды самураев, уносящих в кровавом мешке останки своего товарища, и снова его била крупная нервная дрожь. Он вспоминал слова Дворжецкого о том, что врагов у него теперь прибавилось.
Почему? — спросил тогда Егор, пытаясь хоть как-то привести себя в порядок.
Дворжецкий не ответил.
Ты наступил ногой на меч самурая — ужасней оскорбление придумать невозможно, — объяснил Ерофеев. — И еще, ты выказал всем свою слабость, когда… — И он указал на отвратительную дурно пахнущую лужу возле ног Егора. — Ёсицунэ проиграл тебе поединок, но сохранил свою честь, приняв достойную самурая смерть. Ты же дважды повел себя недостойно. Теперь все они — твои заклятые враги, и тебе придется убить их всех или тоже совершить сэппуку, иначе они не успокоятся.
Изумительная перспектива, — пробормотал Егор.
Воронин только морщился, а за спиной Егора сказал Дворжецкому: Уж лучше бы здесь был Джулиан.
Да, вот так оно все и было…
Постепенно нервное возбуждение, вызванное яркими и жестокими впечатлениями минувшего дня, прошло. Егор успокоился и впал в некое странное состояние полубодрствования-полудремотности, балансируя на рубеже между сном и явью. Его сознание как будто раздвоилось: одной частью разума он понимал, что лежит в постели у себя дома и безуспешно пытается заснуть; другая же часть разума сообщала ему, что он стоит в сумрачном прохладном подъезде, дверь подъезда полуоткрыта на улицу, и в открытый проем виден фрагмент залитого ярким летним солнцем двора.
