— Я не знаю, — повторил я. — Но я спас книгу.
— Ну и что? Нам-то с этого какая польза! — закричала буфетчица. — Господи… все пропало, все пропало… Мы вечно будем полумертвыми… Ведь, кроме Такара, никто не знает, как умерщвлять мертвых… А жить и все время вспоминать, как мы лежали могилах, у нас больше нет сил…
— А что мне оставалось делать? Позволять Такару читать книгу задом наперед и завоевывать мир? Да? — вскипел я. — Вы и так мертвые, а в мире много живых людей, которые не погибли благодаря смерти Такара. На кону была или ваша окончательная смерть, или смерть всего человечества. Выбор оказался не в вашу пользу.
Эдик и его родители опустили головы. Обнялись.
Стало светать. Дом догорал, а мы вшестером смотрели на пламя и думали каждый о своем. В мире часто бывает несправедливость. Но это смотря как взглянуть. Для одних несправедливость — самая что ни на есть справедливость, а для других — отчаяние и потеря последней надежды. Так случилось и этой ночью. Если бы Такар остался в живых, то погибло бы много людей, но Эдик с родителями получили бы вечный покой. Зато он убил бы меня и моих маму с мамой, в этом я уверен.
Судьба распорядилась по-иному, выбрала свой финал. Финал, выгодный для большинства.
Оставаться в этом городе мы не могли — в школу я даже не решался идти, да и жить нам теперь было негде. Перед тем как уехать из Залесенска, мы зашли на могилу Валентины, положили цветы. И вдруг ни с того ни с сего подул ветер, заскрипела оградка, и на могиле появился образ моей прапрабабушки.
— Я все знаю, Ваня, — прошептала она. — Ты одолел Такара, спас книгу. Теперь в твоих руках огромная власть.
— Бабушка, власть огромная, а умертвить Эдика и его семью эта книга не помогает! — воскликнул я, и ком застрял в горле. Мне было очень жалко Эдика, жалко всех школьников, подорванных бомбой.
— Все в твоих руках, — произнесла Валентина. — Расти, набирайся опыта, и, возможно, ты поможешь им. Но подумай хорошенько — нужно ли это делать? Нужно ли дарить жизнь людям, умершим больше полувека назад?
— А что, так все и оставлять? Школу, в которой учатся мертвые дети, семью из трех человек, которая не может ни умереть, ни жить? Каким же кретином был Такар! Стольких людей сделал несчастными!
— Зло становится сильней за счет людских страданий. Да, мальчик мой, это несправедливо, очень несправедливо. Но так было всегда.
— Зачем тогда вообще жить, колдовать, если нельзя помочь людям?
— Помочь людям можно, но нельзя помочь всем. Должно быть равновесие.
И с этими словами Валентина исчезла.
Я чуть не разрыдался. Какой смысл убивать Такара, бороться против зла, если близким людям мы не можем помочь? Если приходится смотреть на их страдания и, опустив руки, проходить мимо — мол, ничего нельзя сделать? А что тогда можно? Где справедливость? Теперь я Эдика понимаю очень хорошо.
С такими мыслями я ехал в машине прочь из этого города.
Издалека я видел наш сгоревший дом, дым все еще поднимался над ним. Или мне показалось, или я вправду увидел возле дома три фигурки, стоящие возле целого и невредимого дерева. Это были Эдик и его родители. Мы проехали мимо школы. Я услышал, как прозвенел звонок, и дети с воплями выбежали из здания. Бедные ребята. Живут в школе уже больше полувека. Я увидел бредущую из школы девчонку, которая рассказала мне историю про спасенного Валентиной отца-рыбака. Значит, девочка живая, раз ходит вне пределов школы. И я подумал, что Валентина оказалась права насчет того, что нельзя помочь всем. Вон, все-таки отцу девочки помогла избежать смерти, сохранила одну жизнь. Хм… Но могла бы сохранить жизни всем тем, кто собирался на рыбалку. Снова мне пища для размышлений…
Нам повезло, что Валентина завещала нам приличную сумму денег, за которую можно было купить жилье. Также повезло в том, что деньги все еще находились в банке, а не в доме, а то сгорели бы вместе со всем имуществом.
Мы ехали к маминой двоюродной сестре Алиске, той, которой Валентина завещала «Ауди-100». Решили погостить у нее некоторое время, пока не определимся, где теперь будем жить.
Возле дома Алиски стояло много машин. Не знаю почему, но сердце у меня неприятно сжалось.
