– Ты ведь из ополченцев, ну что с Ровного Камня вернулись?
– Угу…
– Много их было?
– Кого?
– Ну икербов.
– Не считал, вроде в два раза больше.
– Хм… а тут люди говорят, две тысячи их было.
– Нет, – улыбнулся я начинающим обрастать небылицами результатам нашего похода, – сотен шесть их было, не больше.
– А… – хотел что-то еще сказать караульный.
– Спасибо, что проводил, друг, – хлопнул я его по плечу и вошел в казарму.
Умывшись и одевшись, я сел у входа под лампадкой и принялся править точильным камнем лезвие меча. Интересно… ни сколов, ни глубоких зазубрин, постарался кузнец. Ничего, потерпи немного, Варас, скоро будешь свободен.
– Разреши посмотреть твое оружие? – спросил подошедший ополченец, высокий и крепкий парень с зашитым порезом на лице и повязкой на глазу.
– Вот, – согласился я и, протерев смоченной лампадным маслом тряпкой лезвие, протянул ему меч.
– Ого, легкий-то какой… Хартской ковки?
– Да.
– Очень дорогой, такой целого многодворца стоить может.
– Да, он дорого стоит, можно сказать, он для меня бесценен.
– Я видел, как ты бился, ты очень быстрый… научи меня.
– Что ты, – хохотнул я, не скрывая удивления, – мне самому еще поучиться бы.
– Ты еще вот так ногой пинал икерба, – смешно изобразил он подобие прямого удара ногой.
– Ага, было.
– Научи… я заплачу.
– Вот чудак человек… не учу я никого, уж извини, друг.
– Жаль…
– Встретишь еще своего учителя.
– Нет, сейчас вернусь домой в посад, и матушка уже не отпустит меня никуда, я один кормилец теперь, отец и старший брат там, на Ровном Камне остались. Я в войско княжеское хотел податься, но разве теперь возьмут меня, такого увечного, без глаза-то.
– Зачем тебе?
– Так я семье лучше помогу… в войске кормить будут, одевать… а жалованье я бы матушке и сестрам отдавал.
– Попроси сегодня князя, думаю, не откажет он в просьбе герою.
– А что… верно, – расцвел в улыбке парень, – и попрошу!
Когда рассвело, в казарму пришел долговязый, что вчера возился с нами, и сказал, что после завтрака князь Палей пожалует, и просил из казармы никуда не отлучаться. По дороге на кухню я быстро сбегал к лекарю на перевязку. Он снял повязку, предварительно залив ее какой-то жидкостью, пару раз придавил шов, убедившись в отсутствии гноя, замазал рану густой кашицей, явно растительного происхождения, и снова наложил повязку.
Вернувшись после завтрака в казарму, обнаружили на лавке у входа стопку одежды, чистой и отремонтированной. Мы втроем, в отличие от остальных, не собирались тут пробыть весь «реабилитационный» период и принялись укладывать вещи и снаряжение.
– Вы ведь наемники? – спросил подошедший к нам сорокалетний высокий мужик, который, как я заметил, вышел из битвы как и Тарин, то есть без ранений… рассеченная бровь не в счет.
– Да, – ответил Тарин, без особого желания завязывать знакомства и укладывая вещи в свой баул.
– Я Туск, свободный охотник. Неплохо стреляю, хорошо мечом владею… Хочу к вам попроситься, мой друг и помощник пал в битве, теперь я один.
Тарин повернулся к охотнику и внимательно посмотрел на него.
– Найди себе другое занятие, зачем тебе это? Жизнь наемника отличается от жизни охотника.
– И чем же? – улыбнувшись, спросил Туск.
– Добыл зверя, продал и вернулся домой к бабе под бок… А у нас жизнь другая…
– Верно, только баба моя померла десять лет назад от горячки болотной, а дом мой у Желтого озера… был, давно когда-то.
Тарин посмотрел на меня вопросительно, на что я ответил:
– Помощь нам, конечно, не помешает, но ты решай.
– Туск, иногда у наемников такие заказы… м-м-м… как тебе сказать…
– Я понимаю.
– Мы обсудим и решим, – сказал Тарин, – к обеду.
– Хорошо, – ответил Туск, отошел к топчану, где лежали его вещи, и начал переодеваться в чистое.
– И что ты думаешь насчет этого охотника Туска? – спросил Тарин, подсев ко мне на топчан.
– Как боец он наверняка хорош. Возьми его в помощники с испытательным сроком.
– Это как?
– Ну до первого момента, когда мы поймем, что он нам не нужен.
– Хм, а дело говоришь, Никитин. Хорошо, на обеде к себе за стол его позовем.
На улице началась какая-то суета, несколько раз проиграли в рог и в казарму влетел запыхавшийся долговязый, осмотрел нас, пересчитал и, выдохнув, объявил:
