– А теперь откройте рты, мужики, – сказал я и подмигнул.
– Заче… – не успел договорить Варас.
Рвануло так, что у меня весь ливер, похоже, сократился и сразу захотелось до ветру, несмотря на открытый рот, меня, да и всех, слегка оглушило, в стороне что-то звякнуло, взрывная волна пронесла по главной улице какие-то палки, мусор, дым и запах взорвавшейся смеси. Выглянув из-за угла, я посмотрел на ворота, точнее на то, что от них осталось… Древние зодчие выложили стену на славу, она устояла, но вот ворот не было, вообще не было. Их вынесло вовнутрь стен, немного обрушив углы арки, ворота снесли также ряд баррикад, что были выстроены за ними. Местами за воротами что-то горело, доносились крики боли и ужаса, бегали люди, а по мостовой, громыхая подковами, уже неслись всадники Ванса, улюлюкая, выставив вперед пики и обнажив мечи. Следом за ними из проулков на мостовую втягивались пешие бойцы и тоже бежали к воротам, и, оказавшись внутри, часть из них сразу штурмовали стены, безжалостно рубя и сбрасывая вниз вражеских лучников, а другие следовали за всадниками, группами разбегаясь по улицам. Сразу после взрыва два десятка человек выбежали из подвалов старого винного склада и атаковали баррикаду у малых ворот, от нападавших отделились трое и в суете боя проскочили к воротам и открыли их…
Бой шел несколько часов и закончился только с рассветом, когда из окна княжеских покоев на мостовую рухнуло мертвое тело Палея… почему-то без головы. Вчерашний снег превратился в кровавое месиво под ногами, участвуя в штурме казарм, неоднократно я поскальзывался и падал, и выглядел сейчас, наверное, как одна большая кровавая тряпка. Защитники старого городища насмерть стоять не стали и четверть из них сдалась, сложив оружие, тела же тех, кто пал, сейчас стаскивали на площадь перед домом Хранителей… всех, и наших и защитников старого городища. Предрассветные сумерки еще не отражали всей картины произошедшего, радости победы особо ни у кого не было, было лишь чувство облегчения, что противостояние наконец закончилось. А когда начало светать, небеса сжалились, и снова пошел снег, пряча позор кровопролития одного народа под белым покрывалом… траурным покрывалом, и только фигуры наших бойцов, собирающихся в то, что осталось от сотен, получающих приказы и расходящихся их выполнять, устало шли мимо домов, словно армия дьявола, оставляя на свежем снегу кровавые отпечатки. Элита городища, торговцы, чиновники и их семейные, когда замолкли звуки битвы, выглядывая в окна, всем своим видом показывали трепет перед тем ужасом, который они обнаруживали на улицах. Но все кончается, и хорошее, и тем более плохое. На ходу перекинувшись парой фраз с Тарином, я и Варас отправились в лагерь на телеге, которая везла туда двух раненых. Проезжая под аркой, я уже более внимательно присмотрелся на то, что натворило мое СВУ… стены все же не выдержали, ночью было не разглядеть, а теперь было видно, что вся арка покрыта трещинами, а в углу, на площадке, где мы оставили тележку, взрывом разворотило мостовую.
– Это страшное оружие, Никитин, – грустно сказал Варас, кивнув на валяющуюся метрах в десяти от арки половинку изуродованных ворот.
– Да уж… не игрушка точно.
– А что это, ты ранен? – вдруг встрепенулся Варас, посмотрев на меня и приподняв мой шлем из толстой кожи.
И как только он это сделал, я было подумал, что с меня хотят снять скальп.
– Твою ж мать, Варас! Больно! – я вскрикнул, чувствуя, как правый глаз заливает чем-то теплым.
– Да у тебя же лоб рассечен!
Похоже, в пылу боя не обратил внимания, как мне досталось по голове, может, стрела наконечником прошла по касательной, а может, и клинком, неизвестно, но над правой бровью я имел приличного размера разрез, из которого, после того как Варас снял шлем и потревожил запекшуюся было рану, теперь нехило шла кровь.
– На, перевяжи, – буркнул я, закрыв правый глаз и достав из подсумка на поясе кусок перевязочной материи, протянул ее Варасу, – изверг.
Да уж, швея-мотористка из Вараса никакая, точнее никакой, здоровенные ручищи, большие пальцы… наложить мне четыре шва для Вараса оказалось весьма трудной задачей, и несмотря на приличную дозу крепкого алкоголя, которую я принял, было очень больно, так что Варас узнал много новых для себя, и про себя слов. Завтрак в меня не лез, я просто съел какой-то вареный «буряк», по вкусу действительно напоминающий свеклу, запил еще парой глотков крепкого меда и, выкурив трубку, завалился на шкуры и начал сам себя убаюкивать, напевая себе под нос:
