Татьяна Григорьевна обрадовалась и очень удивилась появлению своего сына. Она ждала его, по меньшей мере, через неделю.
— Почему ты приехал раньше, чем собирался? — последовали встревоженные расспросы. — Что-то случилось? Как ты себя чувствуешь? И где твои друзья?
— Да ничего не случилось! — отмахнулся он. — Просто у всех появились дела, а мне было скучно сидеть в Сочи одному. Вот и вернулся.
— О чем ты говоришь? Какие на каникулах могут быть дела?! Где Петя?
— Поехал с Оксаной в Украину.
— Зачем?
— Очевидно, знакомиться со своей будущей родней, — не удержался от ехидства Сергей. — Он только снаружи бунтарь, а в душе очень чувствительный.
— А где Инга?
— Скорее всего, в Москве.
— Что значит: скорее всего?!
— Это значит, что она мне не докладывает.
— Вы поссорились? И наверняка виноват в этом ты!
— Я ни с кем не ссорился! А у нее ты спроси как-нибудь сама. Хотя вряд ли у тебя будет такая возможность. И вообще, дай мне спокойно отдохнуть…
Понимая, что Сергей не в духе и расспросы лучше отложить на потом, Татьяна Григорьевна лишь пожала плечами и усадила сына есть.
Целую неделю Головин жил на даче. Его время примерно поровну распределялось между тремя основными занятиями: он или лежал в гамаке, в тени столетнего дуба, читая книги из небольшой библиотечки, которую отец держал для работы за городом, или купался в недалеко расположенном озере, где вода прогревалась только сверху, а снизу били ледяные ключи, или гонял по дачному поселку на своей «Ямахе», к огромному удовольствию всех уличных шавок.
Но однажды утром Сергей сказал матери, что ему нужны какие-то учебники, и уехал в город. Однако ни в университет, ни домой он не заезжал, а прямиком направился к Инге в Новые Черемушки — несмотря на громадъе планов, квартиру девушки так и не поменяли.
К его большому разочарованию, Инги дома не оказалось. Тогда он устроился во дворе, справедливо полагая, что когда-нибудь она все же вернется и ему удастся поговорить с ней. Головин сам не знал, что хочет сказать. Он просто ужасно соскучился и надеялся, что их примирение произойдет как-нибудь само собой, что она без всяких объяснений поймет его состояние.
Сергею пришлось дежурить до четырех часов. За это время игравшие во дворе мальчишки по очереди оседлали его мотоцикл, вдоволь посигналили, покрутили руль и успели потерять к этому сверкающему монстру всякий интерес.
Инга появилась, когда солнце уже спряталось за крышу соседнего дома и двор погрузился в приятную прохладу. Рядом с ней шла какая-то молодая женщина с девочкой лет пяти-шести, сидевшей в коляске. Несмотря на лето, головка ребенка была повязана косынкой. Но все равно было видно, что она обстрижена наголо.
Увидев Головина, Инга замедлила шаг, видимо, решая, что ей делать. Потом она открыла сумку, достала ключи и, протянув их женщине, сказала:
— Марина, идите домой, я сейчас приду.
К Сергею Инга подошла с видом человека, полностью готового к продолжению неприятного спора. Остановившись в метре от него, она скрестила руки на груди, а правую ногу отставила в сторону — ничего хорошего это не обещало.
— Привет, — сказал он.
— Привет. Зачем ты приехал?
— Хотел тебя увидеть.
— Ну вот, увидел. Что дальше?
Они помолчали, глядя в разные стороны. Это как-то плохо вязалось с только что высказанным Сергеем желанием посмотреть на Ингу.
— Одна из твоих подопечных? — кивнул он в сторону скрывшейся в подъезде женщины.
— Да. Завтра она с дочкой ложится в больницу.
— Я могу тебе чем-нибудь помочь?
Инга усмехнулась:
— Я не нуждаюсь в одолжениях.
— Извини, если я тебя обидел, но так тоже нельзя.
— Как это — так?! — зло прищурилась она.
За последнее время Инга сильно осунулась. Собираясь в больницу, она даже не попыталась защититься косметикой и сейчас испытывала от этого дискомфорт, который трансформировался в агрессию.
— Во-первых, даже если человек оступился, допустил какую-то ошибку, ему всегда нужно давать шанс ее исправить, — сказал Головин. — Безгрешных не бывает. Надеюсь, обойдемся здесь без примеров. Во-вторых, нельзя отказываться от собственной жизни. Я понимаю, что попавшим в беду людям надо помогать, но… так сказать, в разумных пределах.