Они позавтракали курагой, которую прихватила с собой Кэролин, засахаренным арахисом и чипсами. Энн приняла таблетку от аллергии, высморкалась и прокашлялась.
— Все правильно, — сказала она. — Здесь я вчера и была. Потом я поднялась вон на тот холм.
— Скоро пойдет дождь.
— Откуда ты знаешь?
— Кости болят, — ответила Кэролин.
— Не слишком научное объяснение.
— Но то, что Иисус — сын Божий, тоже не доказано.
— Это не требует доказательств.
Кэролин разложила на земле карту, положила на нее компас и немного повернула карту, чтобы та лежала в соответствии со сторонами света.
— Вот холм, — сказала она. — Он обозначен на карте. Он немного севернее, чем ты говоришь, если я не ошибаюсь.
— Разумеется, ошибаешься.
— А ты, оказывается, язва.
— Я не хотела язвить.
— Так-так, — пробормотала Кэролин. — Прекрасно. Кстати, как поживает твоя машина?
— Похоже, ей конец.
— Может быть, Иисус поможет ее починить?
— Прямо не знаю, что делать.
— Но ты же можешь отдать ее в ремонт?
— Все упирается в деньги. Я на мели.
Они поднялись на холм и стали продираться сквозь заросли гаультерии и орегонского винограда. Выше начинался сырой лес, где Энн увидела светящийся шар. Они вошли в лес и принялись собирать грибы, которые прятались во мху. Девушки молча срезали лисички, пока не услышали, как по листьям застучали капли дождя.
— Здесь мокро, — сказала Кэролин. — Хорошо, что я надела резиновые сапоги.
— Для меня это начало чего-то нового. Вчера я обещала Богу, что не буду больше грешить.
— Ты не грешница.
— Все люди — грешники.
— Тогда мы все в одной лодке.
— И она плывет в ад.
— Давай сменим тему, — попросила Кэролин. — Купи себе новые кроссовки, чтобы не ходить все время с мокрыми ногами.
— Были бы деньги — купила.
— Может, выкурим по косячку?
— Я обещала, что не буду больше грешить.
— Выкурить косяк не грех.
— Я не хочу. — Энн вытащила распятие. — Я должна прочесть Розарий, — сказала она. — Тебе придется подождать.
— Попроси Бога, чтобы послал тебе новые кроссовки и сделал так, чтобы ты больше не болела.
— Я просто собираюсь прочесть Розарий.
— Попроси у него денег.
— Так нельзя.
— Молись. Я пока почитаю книжку.
— Что ты читаешь?
— Книгу о путешествиях. Я все время их читаю. Там хотя бы пишут про солнце.
Кэролин устроилась под деревом и съела еще несколько кусочков кураги. «Что я здесь делаю? — спросила она себя. — Как я здесь оказалась?» Семь лет она проучилась в Колледже вечнозеленого штата[3] в Олимпии, где писала работы по «Радуге земного притяжения» Льюиса Мамфорда, захоронениям времен позднего плейстоцена, новым методам городского садоводства и экологически чистому сельскому хозяйству. Кроме того, она занималась изучением грибов в биосферном заповеднике Олимпии. Во время этой работы она жила в палатках и фургонах, вела бесчисленные журналы и постоянно курила травку. Два лета она проработала в лесной охране, сжигая сучья и мусор, оставшиеся после лесозаготовок. Она подумывала заняться городским планированием или пойти учиться на миколога. Однако оба варианта вызывали сомнения. Куда лучше было просто бездельничать. Впрочем, едва ли жизнь безработного виделась ей в романтическом ореоле, хотя именно так считали ее родители. Они жили в городе Терре-Хот, в штате Индиана. Отец Кэролин занимался страхованием жизни и автомобилей, мать владела прачечной. Оба были заурядными располневшими обывателями со Среднего Запада, к которым Кэролин испытывала глубочайшее отвращение. Навещала она их редко и сурово осуждала все, что они делали. Отец носил элегантные ботинки и ел жареные куриные желудки. От матери вечно несло потом и хлоркой. Кэролин избегала их как дома, так и при посторонних. Вместе с двумя старшими сестрами — такими же крупными и широкими в кости, как и она сама, — она высмеивала и передразнивала их. Кэролин знала свои недостатки: она была ленива, своекорыстна и непривлекательна, как битники шестидесятых. Иногда ей тоже хотелось стать битником, но это желание не имело философской подоплеки. Ее взгляды на труд и свободу были сугубо утилитарными. Она не могла изложить их своим родителям как теоретическое построение или систему нравственных принципов, отличную от их представлений. Это был всего лишь удобный довод, непрочная, бутафорская крепость, которая отделяла ее от отца и матери, освобождая от каких бы то ни было обязательств.
