— А тебя кто из них интересует? — Прямой взгляд Кости ясно говорил, что сплетничать о своих друзьях он с Виктором не станет.
— Да я вроде бы их всех видел, всех, кто собирается на нашей даче Новый год праздновать. Вот еще Люся, ей осталось сообщить, куда и когда приезжать. У нее ведь тоже нет телефона.
— Ах, Люська! — развеселился Костя. — Среди наших она очень забавно выглядит. — Люська наш медиум, — в ответ на поднятые брови Виктора объяснил Костя. — Она признанная наша дурочка, наша блаженненькая. Удивительное существо. Не человек и даже не животное. Растение. Да, растение. А что спросить с растения? Нечего. Оно растет себе и растет. Никому не мешает. И вообще — кому-то оно нужно? Притворяшкам, например, Люська нужна. Почему? Вопрос сложный. Возможностей у нее много. Ведь если дура, то все возможно. Ограничений почти нет. Ум — бог умного человека. Он мешает. Заметь — умного! А дурочке приходится искать других богов. Страсть какую-нибудь, или веру, или чувства, любовь, например. Может же глупый человек любить? А как же! Любовь дурака не стареет века. Такова Люська. Наше общественное богатство. А если говорить серьезно, то ум у нее, конечно, есть. Особый ум, первородный.
Они помолчали. Костя повернулся и сказал:
— Иногда я смотрю на нее, и мне плакать хочется: до чего ж беззащитна! Но мы ее не обижаем. Ни-ни. — А потом добавил: — А ты поезжай к ней, телефона ведь у нее нет. Все равно кому-то ехать. Я не смогу, а ты поезжай. Расскажи, куда ехать, когда. Она удивительно бестолкова. Так что объясни все подробно и даже с рисунком, все на бумажке распиши. Познакомишься с девочкой. Это экземпляр!
После ухода Виктора Костя стал собираться на работу. Предварительно он обстоятельно и методично перекусил: выпил бутылку холодного молока, съел сырок, закусил рисовой кашей с курагой. Костя был вегетарианцем. По многим соображениям: главными были предписания йоги. Готовясь к выходу, он сложил свой черный Халат, в полиэтиленовый мешочек сунул термос и бутерброд с сыром, присовокупил чистое махровое полотенце и новый кусок мыла, завернул все это в пакет из оберточной бумажки, поместил в авоську, надел куртку, ушанку и вышел из комнаты, предварительно заперев ее на английский замок. В его движениях была размеренная методичность и совершенная уверенность в правильности действий и поступков. До работы было недалеко; Костя действительно оформился в соседнем районе совместителем. Он работал дворником и уборщиком мусорных камер. Так что притворяшки были несколько дезинформированы о Костиных должностях.
В автобусе было пусто. И это обстоятельство Костя отметил для себя с большим удовлетворением. Транспорт не то что в часы “пик” — в давке и ругани. Костя спокойно сидел на первом переднем сиденье и, продышав на окне круглую дырочку, разглядывал знакомые улицы. Редкие прохожие, гонимые волнами холодного морозного ветра, торопились, стремясь побыстрее попасть в свои уютные квартиры. “А мне некуда спешить, — думал Костя, — я еду всегда без опозданий. На мою работу опоздать трудно. Снег вряд ли убежит без моей помощи. В сущности, я счастливый человек: я никому ничего не должен и мне тоже не должны. У меня нет претензий к людям. Пусть только они оставят меня в покое”.
Он сошел на четвертой остановке и, пройдя знакомыми изгибами микрорайона, вошел в маленькую, освещенную электрической лампочкой на голом шнуре комнатку, где дядя Митя пил густой черный чай из алюминиевой кружки, заедая его бутербродом с любительской колбасой.
— А-а, студент! — приветствовал Костино появление сторож. — Присаживайся, гостем будешь.
— Благодарствуйте, дядя Митя, я уже отужинал. — Костя шмякнул ушанку на лавку и стал раздеваться.
Они немного поговорили. Дядя Митя, как всегда, интересовался вопросами большой политики. Соотношения с этим миром у него начинались с министерского и парламентского уровня. С президентами и руководителями государств сторож был накоротке, мог часами увещевать какого-нибудь далекого правителя, раскидывая перед Костей сложный пасьянс державной глупости упомянутого владыки. За долгие зимние и осенние ночи страдавший бессонницей дядя Митя успевал перечитать большинство газет и журналов, выписанных жэковским агитпунктом. Его политическая и экономическая эрудиция была обширной, но несколько несистематизированной. Костя поражался памяти старика, в которую так прочно и основательно укладывалась информация. Но факт, застряв в голове дяди Мити, возлежал там одиноко и сиротливо, не будучи связан с другими общественными явлениями. Поэтому воспользоваться эрудицией старика было затруднительно. Перелопачивалась куча ненужных сведений, прежде чем обнаруживался требуемый материал. Впрочем, Костя находил, что память старого эрудита немногим отличается от мышления так называемых интеллигентных людей, каких Костя, выросший в семье профессора, слышал и знал немало.
