— Горячая! — окунул лицо в пар Фьольвир.
— Возьми еще одну.
Брошенная незнакомцем свейка шлепнулась в снег. Фьольвир, не мешкая, натянул обувь на ноги и почувствовал, как тепло обнимает застуженные ступни.
— О-о-о! Почему бы тебе не стать богом нагретых свеек?
— Потому что я не бог, — сказал незнакомец.
Перешагнув складку, он добрался до головы Коггфальтаддира и встал там, глядя на воду впереди.
— Знаешь, чего хочет Мтаг? — спросил он. — Он хочет продать себя тьме подороже. Возможно, хочет выторговать себе уголок, в котором смог бы безраздельно править. Для этого и нужна шкатулка.
— Он хочет подарить богов тьме?
— Не подарить, нет. Предложить сделку.
По хрустящему снегу Фьольвир добрался до места, где встал незнакомец. Впереди и слева над рябью моря проступали очертания скалистого берега. Очертания были узнаваемы. Хельматьйодифьорд. Все когги проходили здесь. Раньше на каменном выступе, похожем на язык, высунутый к воде, любили устраивать лежбище морские альвы.
Потом их перебили.
— А разве с тьмой можно договориться? — спросил Фьольвир.
Незнакомец повел плечом.
— Мтаг считает, что можно.
— С вахенами?
— С той силой, что управляет вахенами.
— Но тогда…
— Что?
— Почему Йорун не смог договориться?
— О, Фьольвир, — грустно улыбнулся незнакомец. — Как можно договориться с тем, чьим непременным, непреложным условием выступает смерть не только твоя, но и всего твоего мира? Других миров? Тьма есть тьма. Что мог предложить ей Йорун? Границы? Взаимное уважение? Что она могла предложить ему?
— Но если вахены живут во тьме…
— То, что?
Фьольвир замялся.
— Ну, значит, там тоже есть жизнь.
Хохот незнакомца снова разнесся над морем. Солнце подсветило волны, и, казалось, что Коггфальтаддир медленно плывет по дорожке из расплавленного золота.
— Вахенов, мой арнасон, назвать живыми у меня вряд ли когда-нибудь повернется язык. Это… — незнакомец поискал сравнение. — Это даже не животное. Это инструмент. Как палка. Как топор. Не больше.
— А сама тьма? — спросил Фьольвир. — Она живая?
Незнакомец погасил улыбку.
— Говорят, все боги вышли из тьмы, — сказал он. — Старшие боги. Не Йорун и даже не его отец Хафьйод. Еще старше, еще древнее. Боги богов. Боги богов богов. Вот они вроде бы были из тьмы.
Фьольвир поежился. Ему представилось, что на плечах братьев-богов стоит Хафьйод, а на его плечах стоит еще кто-то, а на плечах этого кого-то, уходящего фигурой и головой в небесный свод, стоят еще и еще — более мощные, более грозные, с пальцами-колоннами, ногами-скалами.
— А где эти боги? — спросил он.
— Умерли, убиты, ушли…
— Во тьму?
Незнакомец, хмурясь, задумался.
— Нет, арнасон, вряд ли, — сказал он, огладив складки на голове Коггфальтаддира. — Многие, скорее всего, создали собственные миры и поселились там.
— А они не могут нам помочь с тьмой?
Незнакомец, не отвечая, долго смотрел в рассветное море. Золотая рябь словно стала ярче. Солнечный свет белил скалы береговой линии, и на них было больно смотреть. На скалах проступали черточки сосен. Мертвое чудовище с пассажирами на загривке течение все ближе и ближе подтаскивало к берегу.
— С теми богами все сложно, — наконец произнес незнакомец. — Они… Представь, что ты — муравей, арнасон, и хочешь докричаться до человека. Или нет, не так. Представь, что наш мир — это одна песчинка, сметенная к очагу, а древний бог — это гора за десять тысяч шагов от тебя. Думаешь, гора услышит скрип песчинки? Для нее и тьма, пожалуй, не совсем тьма. Нам неоткуда ждать помощи.
— Жалко, — сказал Фьольвир.
— Не жалей! Станешь героем, запируешь в Тааливисто. Сагу о тебе сложат.
Незнакомец принялся спускаться по брюху Коггфальтаддира.
— Кто? — наклонившись, спросил Фьольвир. — Кто сложит?
Незнакомец поднял голову.
— Люди.
— А как они узнают?
— Об этом уж Йорун побеспокоится. Нам пора.
Незнакомец перекатился по складкам на брюхе чудовища и, придерживаясь за щетину, сбежал к самой воде. Фьольвир был слишком стеснен мешком и топориком, чтобы показать такие же чудеса ловкости. К тому же грубая шкура монстра стала рыхлой, влажной, и то и дело казалось, что она вот-вот продавится под свейками.
