— Запомни, детка, — поучала она меня. — Мужчины не любят навязчивых женщин. И вообще, лучше, когда инициатива исходит от них самих. Так правильней.
— А мне что можно делать? — послушно спрашивала я, даже не думая подвергнуть мамочкин постулат сомнению.
— Тебе можно поддержать инициативу или отклонить ее.
— А как лучше?
— Будь гордой, — ответила моя мама туманно. И я почему-то постеснялась расспрашивать ее дальше.
Поэтому сама я звонила мужчинам только по сугубо деловым вопросам. И просто не могла себя заставить вот так взять и запросто звякнуть господину Седельникову, обещавшему потенциальным клиентам компьютерные программы любой сложности.
Я исходила из простого вывода, что если мужчина не звонит, значит, ему общаться со мной не хочется.
Или некогда, если смотреть на вещи оптимистично.
В конце концов, тот единственный вечер, который мы провели вдвоем, мог понравиться мне одной. Кто сказал, что господин Седельников пришел в восторг от его пионерского завершения? Возможно, поцеловав мне ручку и сделав вид, что готов удалиться, он ждал, что я его остановлю?
Может, теперь так принято?
Я моментально вспотела от умственных потуг.
Господи, как все сложно между полами! Нет, одной все же спокойней.
Я быстренько собралась и пошла привычной проторенной дорогой к салону красоты на Октябрьской.
Была еще одна причина, по которой оставаться одной в моем нынешнем положении было бы благоразумней.
То, что я делала сейчас, называется подлостью. Да-да, нечего себя успокаивать! Подлостью!
Но подлостью это называется только до поры до времени. Как будет называться то, что мне придется делать после?
Не преступлением ли?
Я упорно гнала от себя мысли о завтрашнем дне. Знаменитый русский «авось» вставал передо мной во всей своей оптимистичной красоте. И я надеялась на него, потому что надеяться больше было не на что.
И не на кого.
«Незачем тащить за собой в помойную яму приличного человека, — сказала я себе, вспомнив довольного жизнью Родиона Романовича. — Живет человек спокойно — и пускай себе живет! Не вмешивай его в свои сложности. Очень хорошо, что он тебе не звонит».
Но, как я себя ни уговаривала, на душе царила осень.
Давно мне не было так легко и просто общаться с человеком, как это получилось с соседом по самолетному креслу. Бог его знает почему. Я — человек довольно не коммуникабельный, к тому же изрядно одичавший за прошедшие полгода. Посторонних людей я не люблю и боюсь.
Работа не в счет. Это совсем другое ощущение. Там посторонние люди преображаются в осажденную крепость, которую мне предстоит завоевать, и чем труднее задача, тем интересней искать ее решение. К тому же, респондентов не приходится пускать к себе в душу.
Размышляя таким образом, я добралась до салона, где работала Лара. Немного постояла в стороне, разглядывая свое отражение в тонированном стекле. Впрочем, я уже пресытилась чувством удовлетворения от своей внешности и удовольствия не испытала.
«Вот еще один человек, который мне неожиданно понравился, — думала я, открывая дверь, — и которого я предаю. Господи, что же мне делать? Продать квартиру и убежать из Москвы? Куда убежать? И потом, квартиру так быстро не продашь. Это процесс длительный. Разве что за копейки… Не хочу за копейки!»
— Привет!
Я очнулась от своих невеселых размышлений и подняла голову. Лара смотрела на меня, и лицо ее было таким же грустным.
— Привет.
— Как дела?
— Средней паршивости, — ответила я. — А у тебя?
— Аналогично, — ответила она коротким емким словом.
Я уселась в кресло клиента, Лара привычно взялась за мою голову. Поворошила волосы, сняла с лица косметику, осмотрела кожу.
И принялась за работу.
В этот раз она была странно молчалива, и в мою душу закралось сомнение: уж не догадалась ли она о том, что казачок-то засланный?
От такого предположения я немедленно утратила дар речи и просидела целых сорок минут молча, как рыба.
— Ну вот, — хмуро сказала Лара, убирая с меня длинную прозрачную накидку. — Стрижку я тебе поправила. Корни пока рано красить, можно еще недельки две подождать. Краситься хочешь?
— Не хочу, — ответила, я испуганная ее неприветливостью.
