Гений, воспевший победу общественного над личным, — и мужчина, страдающий от мучительной неразделенной любви.
Общественный деятель, осудивший самоубийство Есенина, — и замученный, загнанный в угол человек, разрядивший в себя пистолет в пустой комнате одинокой квартиры.
Не станем судить. Станем читать. И попытаемся понять, без глупых укоров и ханжеского лицемерия.
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться, жадно дыша?
Дай хоть последней нежностью выстелить,
Твой уходящий шаг…
Я дошла до последней страницы, перевернула лист и впилась глазами в мелкий шрифт. Так, типография такая-то, тираж такой-то, подписано в печать…
Дошла до слов «В.В. Маяковский. Избранное» и выронила книгу из рук. Подняла ее, машинально вытерла, бережно поставила на место в шкаф. Подумала немного, пересчитала наличные и бросилась в книжный магазин.
За полным собранием сочинений.
Так что могу сказать вам только одно: читайте. И вы удивитесь тому, как не похожи кастрированные классики из школьной программы на настоящих, полнокровных людей, которые вдруг вам откроются.
Иногда мне кажется, что бог, распределяя по разным странам благоразумие, материальные блага и удобства, ничего не оставил на долю России. Похлопал себя по карманам, подумал и сказал: «Ну, что ж, дети… Дам я вам кое-что другое. Пускай у вас рождается больше талантливых людей, чем во всех странах, вместе взятых».
И слово свое сдержал.
Легче нам от этого? Мне — да. Когда обстоятельства загоняют в угол, а сил на то, чтобы справиться с ними нет, я почему-то вспоминаю две строчки из Маяковского:
Деточка! Все мы немножко лошади.
Каждый из нас по-своему лошадь…
И кажется, что эти слова Владимир Владимирович адресовал лично мне. Я смеюсь, откуда ни возьмись приходят новые силы, и трудности кажутся не такими уж страшными.
Прорвемся!
Наверное, именно поэтому мне так легко и удобно в обществе классиков. Души их принадлежат богу — кто ж спорит? — но мозг и сердце остались в книгах. Как сказало бы нынешнее компьютерное поколение, «заархивированы» в них.
На наше с вами счастье.
Так, незаметно, в компании классиков пролетела вторая неделя моего заточения.
И когда раздался телефонный звонок, я уже знала, чей голос услышу на другом конце провода.
— Ты готова? — осведомился наниматель, не здороваясь.
— К чему? — невинно удивилась я.
Он немного помолчал и сказал со злостью:
— Мне твои тупые шутки надоели. Ты давай не злоупотребляй… А то я могу и не сдержаться…
На этот раз промолчала я.
Похоже, работодатель не в духе.
— Собирайся и топай, — грубо велел наниматель. — Кстати, у нее сегодня день рождения.
— Так, может, она не рабо…
— Работает, работает, — перебил Никифоров-сын раздраженно.
— Откуда ты зна…
— От верблюда! Она всегда работает, не с кем ей праздновать. Нет у нее подруг.
— А может, завелись, пока вы в разлуке жили?
— Я не понял, ты работать собираешься?
— Собираюсь, — угрюмо ответила я.
— Сама на откровенность не нарывайся. Если Ларка скажет, что у нее праздник, — тогда вперед. Сбегай за подарком. Напротив салона есть магазин сувениров. Она любит всякие морские феньки: кораблики там, старинные карты, рули-штурвалы…
— Странный интерес для женщины, — удивилась я.
— Попутешествовать мечтает, грабительница, — с горечью ответил наниматель. — Что ж, теперь она себе это может позволить. Оставила меня с голым задом…
Он споткнулся и умолк. Наверное, вспомнил, с кем разоткровенничался. Да уж, я ему не Никифоров-папа, от меня сочувствия не дождется.
— Короче, ты поняла.
— Не поняла. Я что, твоей бывшей супруге должна делать подарки за свой счет?!
— Чек сохрани! — ответил наниматель мученическим тоном. — Я возмещу. Теперь поняла?
— Теперь поняла.
— Цветы покупай желтые. Лучше хризантемы.
— А что они означают?
— Они означают богатство.
— Да? А по-моему, желтые цветы дарят к разлуке…
— Это по-твоему. Давай шевели задом! Она сегодня только до обеда.
— Иду, — ответила я и положила трубку.
Все две недели я мучительно прождала звонка от Родиона Романовича, тезки Раскольникова. И не дождалась.
Конечно, позвонить можно было бы и самой, но меня в юности застращала моя мамочка.
