Собственно, это я и намеревалась сделать. Сварю археологам хороший борщ, остальное мясо потушу с морковочкой, луком, лавровым листом и перцем. Хозяйственный Ян Майорович сунет тушенку в огромный лагерный рефрижератор и будет подогревать перед обедом. По крайней мере, на три дня праздник обеспечен.
В лагерь я вернулась на небольшом «пикапе». Кликнула археологов, и мы принялись перетаскивать груз. Радости мужчин не было предела.
— Элька, ты что, наследство получила? — озадаченно спросил Сан Саныч, рассматривая этикетки на бутылках со спиртным.
— Точно, — сказала я коротко.
— У тебя-то деньги остались?
— А как же! — ответила я, умолчав о том, что осталось всего пятьдесят долларов.
Плевать! Селена одолжит, первый раз, что ли?
Вечером в лагере состоялся самый настоящий банкет. Я сварила вкуснейший домашний борщ, нарезала салат из свежих овощей, заварила крепкий чай, расставила на столе тарелки, доверху заваленные конфетами.
— Боже! — сказал Игорек, увидев стол, накрытый к ужину. — Ущипните меня! Небеса разверзлись!
— Это еще что! — похвастала я. — Завтра на обед будет настоящий плов! С бараниной!
Археологи застонали.
Господи, до чего же здорово делать людям приятное!
Напиваться второй вечер подряд мы не стали. Нам и так было хорошо. Мы сидели с горячими дымящимися кружками вокруг костра, неторопливо прихлебывали ароматную жидкость, шуршали конфетными фантиками и вели умные философские разговоры о жизни. Поскольку ужин был царским, а привезенных мной запасов должно было хватить еще не на один день, настроение в лагере царило приподнятое. И в разговорах мы склонялись к тому, что, как бы ни было иногда трудно, жить все же хорошо.
Не знаю, может, и стоило лететь из Москвы в Керчь, чтобы услышать эту, в общем, банальную истину.
— Элька, так ты мне и не сказала, что случилось? — спросил вдруг Сан Саныч, выбрав момент, когда остальные археологи увлеклись профессиональным спором.
— Ничего не случилось, — солгала я вполне непринужденно.
— И ты просто так выбросила двести долларов на самолет?
— Захотелось отдохнуть, вот и прилетела…
— На два дня?
Нет, решительно, иногда Саныч становится чересчур проницателен!
— Раз в десять лет — можно!
Он замолчал, допивая чай.
— Саныч! — не выдержала я.
— Чего?
— Как ты думаешь, что хуже: моральные проблемы или материальные?
— Хуже, когда они пересекаются, — хмуро ответил Саныч. И спросил:
— У тебя пересекаются?
Я обдумала ответ.
— Нет. Материально я в последнее время не страдаю…
— Вижу, — перебил меня Саныч.
— Только морально. Мне кажется, что это хуже.
Саныч почесал нос.
— Эль, — сказал он озадаченно, — если б я знал ответ на этот вопрос, то книги бы писал, а не в земле рылся. Понимаешь?
Я понимала. Никто не может мне помочь. Даже советом.
Но мне было хорошо уже оттого, что воздух пах йодом и теплым песком, что близко-близко дышало море, что в кружке плескался крепкий чай, что вокруг меня сидели умные и приятные мне люди, к разговорам которых я прислушивалась с почтением и интересом.
И еще мне было хорошо оттого, что весь завтрашний день в полном моем распоряжении. Самолет в Москву улетает только в понедельник. Следовательно, все мои проблемы откладываются почти на тридцать шесть часов.
— Саныч, дашь мне завтра покопать?
Он удивился.
— Ты же плов обещала!
— Мясо готово. А рис Майорыч сварит и все вместе перемешает.
— Майорыч туда окорочков напихает, — испугался Саныч.
— Не напихает! Побоится восстания рабов. Так что, дашь покопать?
Саныч недоуменно пожал плечами:
— Да ради бога! Помнишь свой старый раскоп?
— Помню. И?
— Я его законсервировал. Можешь порыться.
— Спасибо, — ответила я тихо.
Археология, скажу я вам, отличная трудотерапия! А при моих расшатанных нервах — вообще именно то, что доктор прописал!
И боги в качестве компенсации подкинули мне еще один прекрасный день. После царского обеда, который я проигнорировала, археологи собрались вокруг моего раскопа с тарелками и кружками в руках и принялись хором предлагать мне прервать работу и отведать пищи богов. Я коротко огрызалась. Меня вел вперед упорный рефлекс фокстерьера, который чует за метровой стеной земли лисицу.
