— Ты вот смеешься надо мной… а я, знаешь, как тогда плакала! Да, да… Плакала и клялась, что люблю его… и руки ему целовала… и говорила, что если он на мне не женится — возьму и выброшусь из окна…
— Как?! — Мария вскочила со стула и, обхватив руками плечи и съежившись, как от удара, в ужасе смотрела на Ксюшу.
— Да вот обыкновенно. Что чувствовала, то и делала. — Ксюша протяжно вздохнула. — Я уж и так виновата перед ним в своем вранье… не могла же я опять прикидываться, что мне все равно. Я потом от него такую стометровку дала, что он меня еле догнал. Догнал, накинулся и так меня целовал… целовал и говорил, что я — чудо и он не стоит ни одной моей слезинки. Вот так, мусик! А ты считаешь, что я маленькая и смешная! Как сказать, мусик! Это ты у меня сентиментальная и близко к сердцу все принимаешь… В общем, прости меня…
Звонок мобильника не дал Ксюше ринуться в объятия матери.
Едва ответив «алло», Ксюша зажала рукой трубку и задыхающимся от восторга шепотом сообщила:
— Это он…
Мария поспешно бросила в сумочку сигареты и вышла из кафе на улицу.
Через минуту возбужденная, сияющая Ксюша догнала ее и, сграбастав Марию в объятия, приподняла от земли и стала кружить вокруг себя.
— Перестань… Ксюшка, надорвешься, живот заболит, — отбивалась Мария и, наконец вырвавшись из цепких объятий дочери, поправила растрепанные волосы и попыталась закурить, но руки у нее так дрожали, что Ксюша отобрала у нее зажигалку и сама прикурила сигарету.
— Он меня ждет! Тетушка изъявила желание познакомиться со мной! Ты понимаешь, что это означает, мусик?! Значит, он рассказал ей обо мне! Боже мой, за что мне такое счастье?! И еще он сказал, что мы пробудем там несколько дней…
Ксюша широко раскинула руки, точно собиралась взлететь над Елисейскими полями, а Мария сквозь полные глаза слез с обожанием и восторгом смотрела на свою ненаглядную дочь, от которой действительно трудно было оторваться — так она была сейчас прекрасна…
Мария поехала с дочерью, помогла ей выбрать костюм, соответствующий встрече с пожилой солидной дамой, и сказала, что переночует у нее, тем более что у Женевьевы сегодня вечером деловой ужин и тащиться с ней в ресторан совсем не хочется…
Ксюша промокнула глаза, прошептала горестно: «Мамочка моя дорогая! Как же мне не хватает тебя!» Память снова подхватила ее и унесла в богатый изысканный особняк в прибрежном районе Ниццы.
Кристиан встретил ее на вокзале и, окинув взглядом легкий элегантный костюм из кремового шелка, одобрительно кивнул:
— К тому же у тебя еще и прекрасный вкус, Ксения, — и бережно привлек ее к себе.
«Это у моей мамы прекрасный вкус», — хотелось поправить Кристиана Ксюше, но она тут же прикусила язык, вспомнив свою торжественную клятву здоровьем Марии не упоминать не то что о ее приезде в Париж, но и вообще больше не заикаться без нужды о раскосой мамаше-сибирячке.
Вместо умирающей тетушки, обложенной подушками и грелками, как представляла себе Ксюша, им навстречу вышла очень пожилая дама с такими же яркими, как у Кристиана, глазами василькового цвета, бледно-голубыми волосами, уложенными в низкий пучок, с ухоженным, чуть поблескивающим от крема тонким лицом и еле заметными румянами на впалых щеках. Она была одета в брючный костюм под цвет глаз и опиралась одной рукой на элегантную тросточку с серебряным набалдашником.
Ксеня с восхищением оглядела словно сошедшую со старинного гобелена даму и, нырнув в книксен, залилась предательским румянцем.
Кристиан стоял молча, и на его губах бродила тихая ласковая полуулыбка. А тетушка, пристрастно вглядываясь в Ксюшу, медленно подошла к ней и вдруг порывистым молодым движением запустила руку в ее распущенные по плечам волосы и восторженно воскликнула:
— Рыжая! Да еще какая рыжая! Деточка, ты прелесть! Кристиан, я всегда мечтала о том, чтобы твоя жена была рыжей! И ведь натурально рыжая, меня не проведешь! Никакой краски, никакого обмана. Рыжая от природы!
Ксеня остолбенело смотрела на тетушку и не знала, как реагировать на столь экстравагантное знакомство, но ее реакции не требовалось. Тетушка теребила Ксюшины густые, чуть вьющиеся волосы и, заглядывая ей в лицо, продолжала:
