— Без предварительной договоренности никого, — повторила она самодовольно, смакуя каждое слово.
— Хорошо, — сказал я, выразительно пожимая плечами. — Дэррилу это может не понравиться.
— Дэррилу? — Ее глаза широко раскрылись; пожалуй, даже хорошо, что она забыла вставить в них контактные линзы.
— Вы из кинокомпании “Двадцатый век”, мистер Холман?
— Если вы задаете такой вопрос, девочка, — сказал я весело и добродушно, — значит, вы работаете в кино совсем недавно, не так ли?
Не знаю, был ли на ней бюстгальтер “завлекающего” типа, но она сделала долгий глубокий вдох, и ее грудь поднялась, так что бюстгальтер вполне оправдал свое название.
— Я работаю здесь уже около шести месяцев, мистер Холман. — Она говорила это так льстиво и так приторно, что по сравнению с ее сладким голосом даже мед мог показаться кислым. — Я сейчас же доложу о вас мистеру Райэну.
— Хорошо.
— С удовольствием, мистер Холман. — Она быстро сделала еще один глубокий вдох и принялась часто-часто моргать своими наклеенными ресницами, не скрывая, что хочет привлечь к себе мое внимание. — Для вас что угодно, мистер Холман, все, что угодно, — Она сопровождала эти слова каким-то льстивым хихиканьем и старалась казаться при этом сексуальной, однако издаваемые ею звуки скорее походили на визг и были совсем не к месту. — Меня зовут Беверли Бриттон, и, к счастью, мое имя есть в телефонных справочниках. Вы можете звонить мне в любое время, мистер Холман, абсолютно в любое время.
Я сделал неглубокий вдох и ответил:
— Благодарю вас! Но вы хотели доложить мистеру Райэну, что я жду его.
— О да, конечно! — Она снова хихикнула. — Я выгляжу глупой, не так ли?
— Да, — просто ответил я.
Не прошло и двадцати секунд, как я уже входил в кабинет Барни Райэна. Он приветствовал меня так экспансивно, что на мгновение мне показалось, что я на самом деле Дэррил.
— Рик, детка! — Он тряс меня за руку с такой силой и энтузиазмом, как будто ожидал, что сейчас я сообщу ему что-то очень хорошее. — Я так давно тебя не видел, дорогой! Кажется, прошло уже два года с тех пор, как мы, черт возьми, виделись в последний раз, не так ли?
— Три. — Я осторожно высвободил руку. — Я вижу, ты многого добился, Барни. Ты стал так популярен в этом мире...
— Мне повезло, судьба дала мне шанс... — ответил он с подобающей случаю скромностью. — Хочешь выпить?
— Спасибо, виски и немного содовой, — сказал я.
— Сейчас принесу! Садись вот сюда. — Он указал мне на элегантное, удачно подделанное под старину кресло. — Посиди, а я принесу из бара все, что нужно, и приготовлю твой любимый напиток! — Он направился к встроенному в стену блестящему бару.
Я бы не сказал, что успех изменил Барни Райэна в лучшую сторону. Даже напротив, его фигура стала производить более отталкивающее впечатление. Это был приземистый, крепко скроенный мужчина лет пятидесяти; за последние три года он сильно прибавил в весе, а потому сейчас выглядел полным, несмотря на усилия искусного портного. В его густых каштановых волосах прибавилось седых прядей, а карие глаза приобрели какой-то грязноватый оттенок.
Три года назад он уже почти достиг статуса официального представителя агентства печати, подвизаясь где-то на задворках Западного Голливуда. Сейчас у него был шикарный кабинет на Беверли-Хиллз, и с ним работали три его партнера. Может быть, успех испортил Барни Райэна? Да, хотя и не слишком, показалось мне. В душе он оставался таким же мошенником и подонком, каким был всегда.
Он сунул мне бокал, наполненный почти до краев, затем взял свой, обошел стол и сел в кресло.
— Выпьем за Голливуд, Рик! — Он поднял свой бокал и стал пить редкими, большими глотками. — Ты говоришь, я стал популярен в этом мире... А как идут дела у тебя, дорогой? Ты ведь тоже добился кое-чего, стал большим человеком по своей линии, не так ли? Сейчас у каждого в этом проклятом бизнесе есть свои трудности, верно? И что они делают? Посылают за Риком Холманом! На днях я говорил с Экселем Монтенем, он превратил свое имя, имя большого, независимого режиссера-постановщика, во что-то малозначащее. И как-то в разговоре с ним всплыло твое имя, дорогой Рик. Ты бы слышал, дорогой, как он восхищался твоим талантом! Если бы ты услышал его слова, они были бы приятны для твоего старого сердца!
