Миссис Уэймот, похоже, было наплевать на то, какие недобрые дела могут вершиться за ее спиной. Она, не обинуясь, опустила руку в проволочную тележку Лаклана и вытащила банан — один из нескольких, только что опущенных им туда. Подержала его в воздухе между собой и Лакланом и сжала желтую тушку крепкими пальцами с малиновыми ногтями.
— Да? — поторопил ее Лаклан.
— Он мягкий, — сказала она, снова и снова тиская словно бы светящуюся кожицу. — Видите? Изнутри мягкий.
— Так я же их не проверяю, — мирно запротестовал Лаклан. — Валю в корзинку и все дела.
— Вот именно, — произнесла миссис Уэймот сдавленным от злости голосом. — Вы валите их в корзинку. Я видела. Бананы. Яблоки. Даже персики. А после, когда вы возвращаете их на место, они уже все помяты. И на следующий день от них остаются одни воспоминания.
Лаклану хотелось, чтобы она говорила потише. Впрочем, это вполне в ее духе, сука она бесчестная, — сначала лишить его прикрытия, а после требовать высокого процента раскрываемости преступлений.
— Вы хотите сказать, — решился возразить он, — что все ваши фрукты, пока я к ним не притронулся, само совершенство?
Миссис Уэймот нарочито вздохнула, наполовину прикрыла глаза. Морщин у нее на веках было — штук по сто: старая она была, как его приемная мать, а то и старше.
— Мы делаем все, что можем, — сообщила она.
— Так ведь и я тоже, миссис Уэймот, — сказал Лаклан, поглядывая по сторонам в надежде напомнить ей, что по магазину шастает сейчас без всякого присмотра куча народу. — Я же должен следить сразу за всеми. Может, я иногда и слишком отвлекаюсь на них, вот эти штуки, которые я кладу в тележку, и стукаются одна о другую.
Оказалось, однако, что миссис Уэймот разговор с ним еще не закончила.
— Я изучила упаковку шоколадного рулета, который вы вчера возвратили на полку, — сказала она. — Рулет оказался наполовину раздавленным. Повреждение было нанесено острым краем банки или еще чего-то, находившегося в вашей тележке. Такого рулета ни один покупатель брать не станет. Покупателям требуется совершенство качество. А поврежденная упаковка пойдет в отходы, и мы потеряем на ней деньги.
Лаклан облокотился на ручку тележки, взглянул миссис Уэймот прямо в глаза.
— Так подайте на меня в суд, — сказал он. А после вслух: — Простите, я больше не буду.
Она кивнула, повернулась на своих дурацких каблуках. Он отпустил ее — не тратить же на такую боеприпасы. Ему дело надо делать.
Целый день Лаклан разгуливал по проходам супермаркета, снимая с полок разные разности, нагружая ими тележку, катя ее перед собой, а затем одну за другой возвращая их на полки, как будто он передумал или вдруг понял, что все это ему не по карману. И целый день, играя в эту бездумную игру выбора и отказа от выбора, вглядывался в покупателей, оценивая их одежду, изучая руки, читая по лицам мысли. В этой флуоресцентной волшебной стране неотразимых предложений, дружественного сервиса и схем потребительской лояльности пребывали в постоянном движении целые орды потенциальных воров, вынюхивавших удачный шанс. Переловить их всех Лаклану нечего было и мечтать, но кое-кого поймать он мог.
Как только у него появлялся подозреваемый, Лаклан садился мерзавцу на хвост, держась от него на должном расстоянии. Человека, который что-то задумал, обнаружить всегда легче, чем того, кто все уже сделал, поэтому, идя по следу, Лаклан имел все основания ожидать, что возьмет преступника с поличным.
Он был в игре уже немалое время и пару другую правил заучить таки успел. Никто и никогда не ворует с бухты-барахты, повинуясь порыву, оставаясь невинным, пока соблазн не нашепчет ему кой-чего на ушко. Все они заявляются в магазин готовыми к краже, вопрос только в том — что они украдут и когда. Это у все у них на рожах написано. На воре, как говорится, шапка горит.
Как и любой детектив, Лаклан находил уловки своих подопечных и удивительными, и жалкими сразу. У того, на что способны люди, и вправду пределов не было никаких. Однажды он взял парня, у которого висела между ног — в особой, приколотой к брюкам люльке — половина арбуза, укрытая длинным плащом. Взял, было дело, старую леди с двумя уложенными в сумочку сырыми форелями. А сколько он переловил баб, беременных шуршавшими на ходу памперсами! Как-то раз ему попался мужик в камуфляжных штанах, так у него в каждый карман было засунуто по бутылке «Пилзенера», отчего мужик этот еле-еле ноги переставлял. А еще один понемногу гнал перед собой по полу мороженную рождественскую индейку, гнал — до самого сигаретного ларька, — а там двинул по ней ногой, что твой футболист, и индейка так и запорхала к выходной двери.
