Ближний круг, ч. 2 - страница 7
Был день. Сухой, раскаленный, безжалостный к любому чужаку. Были горы — единым фронтом они шли в наступление на море сомкнув ряды — и вот — вот должны были одержать победу. Всего лишь несколько километров — оставалось у берега незанятыми, там, на этой крохотной полоске земли и жила большая часть населения Дофара. Остальное пространство — занимали горы, с их террасными полями, глубокими, пересыхающими в сезон вади, небольшими деревнями, заселенными горцами. В этом месте не признавали никакую власть, жили контрабандой, говорили на языке, у которого не было даже словаря, и исповедовали ислам — но ислам странный, совмещенный с древними, доисламскими языческими культами. Несмотря на то, что Дофар числился под властью Султана — власти здесь не было вовсе. Просто племена договорились с Султаном и прекратили сопротивление в обмен на оружие, золото и подношения, Те, кто воевал здесь, знали, что война шла не столько с местными горцами, сколько с пришлыми коммунистами с другой стороны границы. Как только местные горцы прекратили поддерживать партизанщину — она и прекратилась.
Конечно же, до поры до времени. Здесь ни в чем нельзя было быть уверенным.
Был самый разгар дня, около часа по местному — конец рабочего дня и время для сна[2], позволяющего перенести самую тяжелую дневную жару. Но горцы — обычно передвигаются именно в такую жару — поскольку пограничники прекращают несение службы и можно обменяться разными товарами с собратьями с другой стороны границы.
Эта дорога — шла от небольшого, колонией ласточкиных гнезд прилипшего к склону горы села к самой границе по дну засушливого вади. Время здесь делится на две неравные половины: засушливый сезон и сезон дождей. Когда приходит сезон дождей — по этим обгрызенным кручам и каменистому дну — с ревом несется река, переворачивая огромные валуны. За сезон дождей — надо накопить в земле, перенесенной на горные сады своим горбом достаточно влаги, чтобы урожая хватило на весь год — и чтобы при этом, все не смыло к чертовой матери.
Но тому, кто шел по дну вади, неспешно шел, оглядываясь по сторонам и придерживая тяжелый ФН ФАЛ — был неведом труд хлебороба.
Аариф — так звали того, кто во главе небольшого каравана шел к границе — был не просто контрабандистом. Он был убежденным марксистом и почти год проходил подготовку на той стороне границы, а потом воевал в составе Ленинского полка. Конечно, марксизм Аарифа отличался от классического примерно так же, как местный ислам отличается от того, что учат в мекканских и каирских религиозных университетах — но Аариф был готов убивать за то, во что он верил. И тем самым он отличался от девяноста девяти процентов других марксистов.
Он хорошо знал дорогу, по которой шел — потому что этой дорогой ходили его отец и дед. Но они были просто контрабандисты, они зарабатывали деньги. А Аариф делал то, что он делал, чтобы свергнуть султана и воцарилась справедливость.
Он был бос, как были босы и его спутники — здесь с детства не знают обуви, ходят по камням и подошва становится такая прочная, что можно ходить по битому стеклу. Они были одеты в широкие штаны — шаровары, чистые исподние рубахи и что-то вроде курток с капюшонами — худи, идеально подходящими под цвет местных гор. Куртки были сделаны из грубого материала, выдерживающего дождь, ветер и ветви колючих кустарников. Лица — по самые глаза — были замотаны цветастыми шарфами «куфия». Они сотканы местными мастерицами совершенно особенным образом — их, например, нельзя выжимать мокрыми, иначе ткань потеряет свои свойства. Они одновременно и защищали органы дыхания от сухости и пыли, и не давали так сильно потеть. У англизов тоже были такие — но это было не то. У англизов были обычные цветные тряпки.
Пять ослов — были тяжело нагружены. Шли медленно.
У одного из валунов — размером с небольшой грузовик — Аариф увидел человека, которого он ждал. Он был арабом — но не из Йемена и из Омана — из Сирии. Когда Аариф учился в школе — этот араб был там политическим комиссаром.
Он помахал рукой условленным жестом — и Аариф сделал то же самое. Потом они приблизились друг к другу.
